По всей Франции костры, похоже, угасали вместе с веком. В Арденнах они, по-видимому, сошли на нет во времена Второй империи, и попытки возродить их в 1890-х годах не увенчались успехом. В Шато-Тьерри они исчезли в 1870-х годах. К 1885 г. в Эвр-и-Луар, где за несколько лет до этого широко пылали костры, "обычай утрачивается". Точно так же к середине 1870-х гг. их почти не осталось в Сентонже, хотя в 1870-х гг. в каждой деревне был свой "новый огонь". Костры, некогда распространенные по всей Дофине, к середине 1870-х гг.

В 1880-е гг. костры зажигались, по-видимому, в основном в горных деревнях. В Шаранте-Мари к концу века они стали "довольно редкими". Престиж, связанный с зажиганием костров, снизился, исчез или стал предметом политических разногласий. Однажды король зажег костер на площади де Грив. В 1854 г. субпрефект Сен-Флура был удостоен чести быть представителем императора и получить приоритет в зажжении костра 15 августа.

Сквайр, священник, мэр, старейший житель или президент молодежной группы - тот, кто первым зажег местный костер, отражал ценности, царящие в его общине. К 1880-м годам мы слышим, что в Уазе духовенство стало держаться в стороне, и костры теперь зажигают дети - как известно, плохой знак. В Крезе и В Крезе и Коррезе, где костры встречались все реже, их раньше зажигали местные знатные особы, а теперь - "местные жители" - расплывчатый термин, который, по-видимому, указывает на более низкий престиж. В Лозере священники больше не зажигали деревенские костры и теперь рекомендовали своим прихожанам избегать церемоний, лишенных религиозного характера. Примерно с 1885 г. церемонию стали проводить мэры, которые зажигали костер под звуки "Да здравствует Республика! Да здравствует мэр!". Вокруг костра танцевали под песни на языке патуа и "Марсельезу". В Клессе (Верхняя Саена) "раньше костер [dordes, в первое воскресенье Великого поста] организовывали мужчины, потом молодые люди, потом дети, которым оставалось только собирать хворост и колючки; в конце концов старый обычай исчез примерно в 1885 году.

Свидетельств того, что костры, первомайские гуляния и другие праздники сохранились и в нашем веке, предостаточно. Важно, что их первоначальные ассоциации давно забыты. Предписания и обряды, имевшие свою легитимность, стали ненужными, а значит, их можно было перетолковать, отбросить или отменить по своему усмотрению. Яркой иллюстрацией этого процесса является судьба ритуала, который долгое время существовал в деревне Месниль-ан-Урлюс, расположенной на северо-востоке Марны, чуть западнее Аргоннского леса. В первое воскресенье Великого поста, в день факельных праздников, мужчина, недавно женившийся в деревне, должен был принести в дар тележное колесо (в хорошем состоянии). Его везли на вершину холма и катили вниз, пока не разбивали, а осколки раздавали на счастье. Это был обряд плодородия, возможно, еще дохристианский, направленный на поколение, плодородие и изобилие. В виноградниках Мозеля такие колеса (часто подожженные) нередко врезались в лозы и наносили серьезный ущерб, но владельцы виноградников мирились с разрушением, мотивируя это общественной (т.е. магической) пользой.

Еще во времена Второй империи один из местных землевладельцев, возмущенный тем, что колесо наносит ущерб его посевам и живым изгородям, попытался предотвратить его проезд. Вопрос был передан на рассмотрение мировому судье близлежащего города Виль-сюр-Турб, который принял решение в пользу жителей деревни, и практика была продолжена. Затем началась франко-прусская война, и просеки, которые она отрезала, по-видимому, не способствовали проведению свадеб. Во всяком случае, в период с 1869 по 1876 год не было заключено ни одного брака. Это означало, что мужчина, женившийся последним, в 1869 году, был вынужден семь лет подряд каждый год предоставлять новое колесо. На восьмой год он, наконец, отказался это делать, и обычай прекратился". То, что было немыслимо в середине века, к 1876 году уже можно было принять. Война нарушила устоявшуюся преемственность, и в это время часто встречаются упоминания об отмене других обычаев. Но могла ли война привести к таким необратимым изменениям, если бы обычай не был уже на излете и не рушились бы его убеждения, о чем свидетельствует предыдущий протест?

Коммунальное хозяйство перешло в другую плоскость. Молодые бретонцы, которые раньше брали пепел из праздничных костров для улучшения своих полей, стали прибегать к удобрениям. В Вогезах, где летние костры были тесно связаны с коровьими стадами и выпасом скота, в конце 1880-х гг. костров стало меньше. Пастбища уступали место обрабатываемым землям, скота стало меньше, а пастухов - меньше, и полицейские запреты 1850-х годов, основанные на угрозе пожара, наконец-то можно было приводить в исполнение. В Лангедоке к 1891 г. только дети еще верили, что в полночь в канун праздника Святого Иоанна вода местного ручья превращается в вино, а галька - в хлеб. В Ла-Кокиле (Дордонь) святого Иоанна издавна особо почитали пастухи как своего покровителя. Каждый год 24 июня они приносили в дар церкви, посвященной ему, овчины, шерсть и до 40-50 ягнят. Но примерно в 1900 г. "верующие перестали дарить священнику овечек, перестали дарить ему шерсть, когда она достигла выгодной цены". Их вера ослабевала по мере расширения возможностей сбыта, что, по-видимому, было вызвано двойным развитием местных коммуникаций.

Утратив объединяющий магический смысл, такие обряды, как карнавал и костры середины лета, на короткое время обрели новый смысл благодаря политике. Но сила политики расшатала их, а силы "просвещенного" критицизма оказались не в силах их восстановить. Священники уже били по суевериям, теперь учителя тоже атаковали беспорядок и иррациональные аспекты карнавала, йольских поленьев, зажженных петард и костров и радовались, когда они уменьшались или исчезали. В Виваре карнавал исчез в больших центрах и сохранился только на верхних высотах. В Лораге в 1891 г. карнавал пришел в упадок, от былого великолепия остались лишь следы. "Карнавал идет на убыль", - сообщал один из учителей в 1899 году. "Люди считают смешным наряжаться в отставные одежды и напяливать на себя фальшивые лица".

Но в конце концов те же городские силы, которые подавляли карнавал и другие народные культы, возродили их, когда из них вытекла кровь. Сельские учителя радовались исчезновению абсурдных практик, но они вновь появлялись в качестве городских развлечений. Историк народных праздников в Париже отмечает, что шествия карнавала и среднепостного воскресенья заменялись рекламными плавсредствами и искусственными отвлекающими элементами. Шествие откормленного быка, подавленное в Марселе в 1853 г. и в самом Париже после Прусской войны, было восстановлено "к удовольствию каучуконосов" в 1891 г. В Ницце старые общинные обряды плодородия превратились в фестивали цветов, а майские королевы были