Наиболее оригинальная форма этого вида спорта, по-видимому, была придумана моряками из Алье, которые привязывали гуся за ноги к веревке через реку, а затем бросались на него с носа гребной лодки. Если человеку удавалось схватить гуся за шею, когда он падал в воду, то его команда, скорее всего, была облита кровью бедного гуся, но птица была выиграна. Подобные игры продолжались до конца века. Без сомнения, люди развлекались как могли.

Игры для крестьян не были играми, особенно если они носили соревновательный характер. Даже конные скачки, старинный атрибут многих праздников в Бретани и других регионах, вызывали неприятности и драки, которые приводили к их прекращению. Тем более это относится к различным играм с мячом, примерно напоминающим регби или херлинг, в которые широко играли команды деревень и поселков. От Бретани до Пикардии soule (choule) или ее разновидности просуществовали до конца века, а в некоторых местах и позже, несмотря на многочисленные попытки запретить ее. Популярность игры до сих пор отражается в многочисленных фамилиях от Бретани до Артуа (например, Chouleur, Chollet, Le Cholleux, Le Choulloux, Le Sol-leux), в географических названиях (например, долина Solle в лесу Фонтенбло), в языковых употреблениях (например, Игра носила сезонный характер и проводилась только в период карнавала и Великого поста, что говорит о том, что она не была простым развлечением (каким бы кровавым оно ни было). Конечно, она отражала соперничество общин и усугубляла его, создавая новые трения. Игра в суле продолжалась много часов и заканчивалась многочисленными травмами игроков, а нередко и смертью. Неудивительно, что власти не одобряли эту игру и делали все возможное, чтобы ее прекратить.

В целом они преуспели. На северо-западе Орны, в Беллу-ан-Ульме, где в ежегодной игре (в которую играли кожаным мячом, набитым отрубями, весом около 12 фунтов) участвовали несколько сотен игроков и до 6 тыс. зрителей, привлеченных кровавой репутацией этого зрелища, потребовалось четыре бригады жандармов, чтобы остановить игру на Марди Гра в 1851 году. В следующее воскресенье и еще несколько лет игра проводилась тайком, но необходимость соблюдения секретности лишила ее увлекательности. От нее, как и от ее аналога в Сен-Пьер-д'Антремоне, расположенном неподалеку, также отказались в 1850-х годах только после силовой демонстрации.

Так или иначе, пиры и беспорядки были единым целым. Примечательно, что в Аллье одним из терминов, обозначавших праздники, было "бунт" (riotée). Ведь в этом и заключалась их цель: изменить ровный ритм повседневной жизни и тем самым освежить ее. Но шумные скачки, разрядка сдерживаемой энергии, как осуждал префект Верхних Пиреней, приводили к "излишествам, часто вредным для здоровья и почти всегда к хорошему поведению", которое слишком часто становилось "поводом для общественных беспорядков". Вот в чем была загвоздка. И то, что было в Пиренеях в начале XIX века, оставалось актуальным во всей сельской Франции вплоть до начала XX века".

Ликование включало в себя и борьбу. Опьянение от короткой передышки, а иногда и от выпитого, поднимало настроение. Дразнилки переходили в драки, состязания - в ссоры. Те, кто привык к этому, воспринимали это как должное. В 1774 г. аргонский священник описал местную церемонию, после которой "идут веселиться, танцевать, драться и т.д.". Он ратовал за отмену этой церемонии, но не за отмену последующих форм веселья. Ведь бои между деревенской молодежью часто носили ритуальный, хотя и не менее кровавый характер. Драки на ярмарках и праздниках, как и обмен колкостями или спортивные состязания, вероятно, были выродившимися наследниками полузабытых общинных конфликтов, локальных войн или затянувшихся судебных тяжб за права на пастбища, лес, воду, луга. В 1862 г. Жюль Мишле вспоминал, что в деревнях принято воевать, не зная причин, но добавлял, что это все еще происходит в местах, находящихся в стороне от дороги. Это, по-видимому, подтверждает и мэр города Осежа в Серданье, который на каждом деревенском празднике тщательно следил за тем, чтобы потенциальные соперники не расходились, полагая, что "разделение, существующее между молодыми людьми этой коммуны, обязательно должно привести к дракам".

После середины столетия большинство упоминаний по этому вопросу радовались тому, что кровавые разборки ушли в прошлое, но при этом делали оговорки, чтобы показать, что они еще сохранились. Так было, например, в Басс-Пиренеях, где совместными усилиями церковных и юридических властей к 1858 г. традиционные драки были лишь частично подавлены. Или в Обраке, где популярное паломничество к озеру Сен-Андеоль было окончательно отменено в 1867 году после особенно кровавого поединка. Духовенство давно добивалось этой цели, и только действия полиции привели к ее достижению. Как обычно, клерикальная оппозиция сама по себе была неэффективна, когда на карту были поставлены народные интересы. Бретонское поминовение святого Эрве, проводившееся на границе Ваннета и Корнуайя, включало кровавую ритуальную борьбу за святое знамя, обладание которым обеспечивало в тот год богатый урожай гречихи. В битве всегда было много раненых, часто тяжело, а иногда и смертельно. Священник попытался приостановить шествие, чтобы избежать кровопролития, но обнаружил, что, по словам хрониста Финистера, "бретонцы слепо повинуются своим священникам только тогда, когда те показывают себя рабами древних верований". Ворвавшись в ризницу, крестьяне забрали знамя и заставили священника, привязанного к стулу, присутствовать на церемонии и последовавшей за ней битве.

Есть основания полагать, что, как и в случае с любой традицией, во многих деревнях старшее поколение играло немаловажную роль в поддержании традиционной вражды. Мы встречаем жалобы на то, что когда молодые "разночинцы" предлагали проводить совместные собрания для организации местных праздников, то противодействие исходило от старшего поколения: "Старость не смягчает агрессивных настроений, которые старшие возрастные группы сохраняют от своего прошлого". Это прошлое было для них революционным опытом и связанное с ним сведение счетов. Время помогло бы смягчить эти факторы, по крайней мере, уничтожив тех, кто был непосредственно причастен к ним. Но мы знаем, что на уровне деревни память была долгой и сильной, достаточно долгой, чтобы кандидат выиграл парламентские выборы в Юре в 1902 г., указав, что дядя его соперника приложил руку к суду над республиканцами после 2 декабря 1851 г.".

Возможно, коллективная память размылась, когда школа влила в нее новые идеи. Может быть, вражда между деревнями сошла на нет, поскольку военная служба создала связи или, по крайней мере, общие ориентиры, которые выходили за пределы прихода и сохранялись после того, как форма была отменена. Возможно даже, как предположил Чарльз Тилли, коллективное насилие было национализировано и, таким образом, перенесено в менее непосредственную плоскость.

В