Святой, — подтвердил Степняк. — Его смерть на совести каждого из нас... Спасибо вам, Эдуард, за добрые слова. Вы даже не представляете, как важно знать, что рядом друг, человек, готовый в любую минуту протянуть тебе руку помощи. Я очень обрадовался, получив вашу открытку. Сейчас как никогда нам нужна ваша поддержка. Мы должны создать Общество, чтобы там, на родной земле, знали: мы боремся!

— Я готов служить нашему общему делу, дорогой Сергей Михайлович. Будьте уверены: рабочие Англии не подведут. У нас одна цель. Давайте же незамедлительно напишем обращение, я отошлю его Уотсону и еще кое-кому... Чтобы через две-три недели собраться.

— Хорошо, дорогой Эдуард. Я рад вашей готовности, вашему желанию принять на себя обязанности секретаря. Вас знают, вы авторитетный человек, вам, как говорят, и карты в руки.

Пиз взял лист бумаги, написал первые строки:

«Предлагаем основать Общество, целью которого будет распространение сведений о России, с тем чтобы вызвать сочувствие в Англии к усилиям русских добиться свободы...»

Обращение должно быть кратким. Цель его — информировать будущих членов Общества об инициативе, ознакомить с методами работы. В конце авторы сообщили адрес: 17 Оснаборо-стрит, Лондон — почетного секретаря Эд.‑Р. Пиза.

...Дни настали еще более напряженные, чем прежде. Необходимо было лично связаться с несколькими известными деятелями, привлечь их к работе в Обществе. А времени нет: шла оживленная переписка, шла работа над повестью... Засулич просит: пришли отрывок из романа для «Социал-демократа», поговори с Энгельсом, с Эвелингами...

Отовсюду потоком идут вести: на родине волнения, студентов отдают в солдаты; в Петербурге разгромлена группа Благоева; активно стал помогать реакции Тихомиров, который получил пост редактора «Московских ведомостей»...

Проклятье!.. Как можно торговать своей совестью?..

Царские власти давят и давят на Швейцарию — Засулич предложено покинуть страну, это же грозит и Плеханову... А вот Драгоманов, кажется, улучшил свое положение — он переехал в Софию, где ему предоставили должность профессора университета.

Страшно подумать, что творится на Каре, в каторжной тюрьме. Даже самые скупые вести, пересланные ему, Кравчинскому, из Парижа Лавровым, потрясают своей трагичностью и безвыходностью положения политических заключенных. Массовые самоубийства как протест против издевательств, попрания элементарных человеческих прав.

Об этом нельзя молчать! Об этом должен знать мир... Скорее бы создать Общество! Организовать журнал, газету! Независимо ни от кого печататься, разоблачать, третировать коронованных деспотов.

Степняк работает одержимо, до изнеможения. Днем — встречи, хождения по редакциям, ночью — писание. Он рассылает десятки писем, контролирует печатание обращения... И склоняет Уотсона быть председателем Общества... Одному ему уже не под силу, и он просит Лилли — она только что вернулась после отдыха, значительно окрепла, — просит ее участия. Булочка с радостью соглашается. Частенько, засидевшись допоздна, девушка остается и ночевать, и тогда чуть ли не всю ночь горит в кабинете свет, ведутся разговоры. Лилли уже который раз вспоминает, как ей удалось склонить на свою сторону Джона Фалька, мелкого предпринимателя, у которого отдыхала, и как тот, проникнувшись симпатиями к революционерам, приобрел для незнакомой ему Пашеты Карауловой набор медицинских инструментов — теперь надо думать, как переправить их в Сибирь.

— Через Лаврова, через Париж, дорогая Лилли, — советовал Степняк. — Он у нас, можно сказать, самый легальный, почти вне подозрения. Свяжитесь с ним, объясните, он уладит. Ах, да, все собираюсь вам сказать: очень мне нравятся ваши описания природы. Вы непременно должны попробовать свои силы в художественном творчестве.

— Вы уже советовали, Сергей Михайлович, — улыбаясь, отвечала Лилли. — Только куда мне с моими упражнениями? Жизни я не знаю, опыта никакого нет. Вы пишете — дух захватывает. Если бы я смогла так...

— Вы умеете схватить и передать характер природы, Лилли, — продолжал Степняк. — Уверяю, это не так просто и не каждый может, это дает мне основание надеяться на то, что вам будут под силу изображения и человеческих характеров. Попытайтесь.

— Чьи же характеры показать, Сергей Михайлович? — допытывалась, хотя в глубине ее души давно уже бродила тайная мысль: написать о нем, о его товарищах, единомышленниках. Это так впечатляет, так ранит сердце — их подвиги, их смерть и это непрерывное горение...

XXIII

Роберт Спенс Уотсон из Гейтсхеда-на-Тайне — Степняку:

«Дорогой Степняк!

Да, я согласен с вами. Давайте сделаем сначала одно дело и сделаем его хорошо... Надеюсь в течение этой недели выслать вам оттиски Обращения...»

И далее:

«Я получил много писем и несколько обещаний, взносов, но не на особенно большие суммы. Большинство одобряют наше дело».

Каждое письмо приносило немалую радость. Это было живое свидетельство реальности задуманного дела.

...Они собрались в конце декабря. Национально-либеральный клуб на Уайтхолл Плейс, разумеется, был очень уж велик для такого мероприятия, однако никто из присутствующих не удивился малочисленности членов Общества, все понимали, что это лишь первое заседание, на которое пришли главным образом инициаторы. Позднее придут другие — в этом нет сомнения, потому что очень близка сердцу каждого честного человека идея, за которую вот уже столько лет ведут беспощадную борьбу нигилисты.

Собрание было кратким, без громких речей. Надлежало избрать руководство. В Генеральный комитет вошли тридцать семь человек — представители разных радикальных партий, депутаты парламента, деятели культуры. Председателем избрали Роберта Спенса Уотсона, секретарем — Пиза...

Сергей Михайлович был доволен, несмотря на смертельную усталость, как никогда воодушевлен. Такая победа! Такое событие! Столько известных даже далеко за пределами Великобритании людей собралось, чтобы выразить свою солидарность, продемонстрировать поддержку товарищам по духу... Уильям Моррис, профессор Стюарт, бывший член кабинета Гладстона Шоу-Лефевр, Перси Бантинг, Хезба, Стреттон, редактор «Бредфорд обсервер» Вильям Поллард Байлс... Может ли погибнуть дело, которое поддерживают столько сторонников, которое одобряют тысячи друзей русской свободы?..

Спасибо вам, друзья! Перед нашим единством, перед единством народов, не устоит никакая преграда.

...Приближался май. Первый день этого месяца должен был стать днем солидарности трудящихся мира... Так решил Международный конгресс в Париже, такова была воля масс. В памяти людей еще багровела кровь пролетариев Чикаго, которые всего лишь несколько лет тому назад, Первого мая, вышли на улицы города с требованием установления восьмичасового рабочего дня...

Конгресс решил продемонстрировать солидарность с чикагцами, надлежало заявить об этом повсюду и во весь голос.

Социалисты Лондона готовились отметить день Первого мая с особенной торжественностью. Среди рабочих уже давно действовали