* * *

А что же понтифик? Пока на его родине кипели такие страсти, Иоанн Павел II нес евангельские истины французам и африканцам. С 10 по 19 сентября 1988 года он совершил вояж в Ботсвану, Зимбабве, Мозамбик, Лесото и Свазиленд. Чтобы посетить две последние страны, ему пришлось приземлиться в Йоханнесбурге, хотя он намеренно игнорировал ЮАР ввиду действовавшей там системы апартеида.

В самолете, по пути в Хараре, первосвященник высказался о громком фильме Мартина Скорсезе «Последнее искушение Христа», только что представленном на Венецианском кинофестивале и вызвавшем протесты христиан по всему миру. «Я его не видел, — сказал Войтыла. — Только читал дискуссию о нем в прессе. Полагаю, речь идет в целом о критериях оценки личности Христа — Его нельзя оскорблять. Нельзя оскорблять и чувства верующих. Но я никогда не занимался этой проблемой»[982].

Так вышло, что единственные страны региона с ощутимым процентом католического населения — Ангола и Мозамбик — находились в тот момент под управлением марксистов, утвердивших однопартийные режимы и холодно смотревших на церковь. Впрочем, в Мозамбике после гибели в 1986 году диктатора Саморы Машела его преемник Жоаким Чиссано начал искать подходы к вооруженной оппозиции и проводить рыночные реформы — совершенно как власти в Польше. Поэтому понтифик включил Мозамбик в свой маршрут, хотя и высказал озабоченность положением дел с правами человека.

С наибольшей похвалой в ходе визита Войтыла отозвался о Зимбабве. «Здесь политическое и экономическое положение стабильное, нет вооруженных конфликтов, — передавали содержание его речей советские дипломаты. — Ватикан доволен тем, что церковь в этой стране занимает сильные позиции, а правительство страны не ограничивает ее деятельности. Папа призвал и другие государства Африки брать пример с Зимбабве — страны, идущей по новому пути»[983]. Брать пример с Зимбабве! Сейчас эти слова звучат как издевка. Ведь именно Зимбабве со временем превратилось в одиозную диктатуру, тогда как остальные страны юга Африки встали на путь демократии. Конечно, в конце восьмидесятых трудно было это предвидеть. Но определенные признаки такой эволюции проглядывали уже тогда. Всего лишь годом раньше зимбабвийский лидер Роберт Мугабе ввел однопартийный режим и изменил конституцию, упразднив пост премьер-министра. А через четыре года, словно в насмешку над антикоммунистом Войтылой, Мугабе даст приют беглому эфиопскому диктатору Менгисту Хайле Мариаму, положившему огромное число жизней на алтарь социализма.

В Мозамбике же в 1988 году уже полным ходом шли реформы и процесс национального примирения. А в ЮАР, чьи войска за несколько месяцев до того потерпели поражение при Квито-Кванавале и убрались из Анголы, готовилось отстранение президента Питера Боты. Его сменщик Фредерик де Клерк в 1989 году начнет демонтаж апартеида и быстро превратится в такой же символ новых времен, как Михаил Горбачев. Да и в самой Анголе начнутся большие перемены. В том же 1989 году ее покинут кубинские войска, а еще через год правящая партия откажется от коммунистической идеологии и начнет экономические преобразования.

Один из «отцов» мозамбикских реформ Жасинту Велозу, который сначала возглавлял госбезопасность, а затем стал министром внешнеэкономического сотрудничества, указывал, что радикальные западные антикоммунисты не понимали простой вещи: марксистский выбор левых в Анголе, Мозамбике или Гвинее проистекал из геополитических раскладов, а не из идеологических установок. Как только ситуация в мире изменилась, поменялись и их программы[984]. Не видел этого и римский папа — мешали шоры европейского опыта.

Через месяц, 8–11 октября, Иоанн Павел II посетил Францию: Страсбург, Нанси и, разумеется, Лурд. Ему предоставили слово на парламентской ассамблее Европейского совета, где он, воспользовавшись случаем, вновь поведал о святости семьи, о христианских корнях единой Европы, о двух легких и о том, что Европа должна расшириться до своих географических пределов (то есть преодолеть раскол на два лагеря). Все это было уже привычно. Но теперь понтифик пошел дальше, заявив, что секуляризация ни много ни мало угрожает единству Европы. Это было уже нечто новое. По мере окончания холодной войны за человеческую душу будут бороться два гуманизма, предрекал Войтыла. Один, опирающийся на Бога, дает истинную свободу, ибо ведет человека к добру и правде. Другой же, провозглашающий индивидуальную автономию, отчуждает Бога и лишает человека понимания его сути. Не светские гуманисты придумали демократию, указывал понтифик. Ее корни — в христианской истории, поскольку именно правило «Богу — Богово, а кесарю — кесарево» позволило ограничить власть царей[985].

В этой речи — зародыш той критики ЕС, которая будет раздаваться из Ватикана в девяностые годы. Не политическое или экономическое объединение было главным в глазах Иоанна Павла II, а культурное, сиречь религиозное. Без этого теряли смысл любые слова о европейском единстве. Но у евробюрократов, исповедовавших идеалы Просвещения и буржуазных революций, был совершенно иной взгляд на вещи. Такое расхождение в дальнейшем будет сказываться все сильнее.

В ходе этого визита первосвященник позволил себе уколоть и Советский Союз, начав рассуждать в страсбургской речи о том, что европейские народы не признают доминирования одной нации или культуры над другими. Работники советского посольства в Италии, составлявшие отчет об этой поездке главы Апостольской столицы, увидели тут явный намек на довлеющую позицию СССР в социалистическом лагере[986].

Спустя два месяца, 7 декабря 1988 года, будто откликаясь на слова Иоанна Павла II, Михаил Горбачев в выступлении на Генеральной Ассамблее ООН объявил, что отныне его страна будет исходить в своей политике из общечеловеческих, а не классовых, ценностей и перестанет навязывать другим свой строй, а кроме того, в одностороннем порядке сократит военные группировки в государствах — членах ОВД и в Монголии. «Доктрина Брежнева» превратилась в дым.

* * *

Тем временем Иоанн Павел II оказался вдруг под огнем критики. В конце 1988 года увидела свет Кельнская декларация немецких, голландских, швейцарских и австрийских богословов, написанная неуемным Бернхардом Герингом. Его взгляды уже разбирала Конгрегация вероучения, и хотя теолог был оправдан, он заявлял, что этот процесс унизил его больше, чем четыре вызова в нацистский суд. Импульсом к нынешней декларации явилось назначение (после годичной проволочки) кардинала Иоахима Майснера архиепископом Кельна. Геринг осудил это назначение, а заодно выступил и против ряда других постановлений Войтылы. Наварро-Вальс постарался приуменьшить важность случившегося, назвав это «местным явлением», но итальянская пресса в целом поддержала декларацию, к которой вскоре присоединились другие тео­логи. Появились такие же декларации французских и испанских богословов, а 15 мая 1989 года свою декларацию опубликовали итальянские теологи. Епископаты отмалчивались, и только германские иерархи выразили свое отношение к происходящему, приняв сторону римского папы. Ситуация походила на подписную кампанию 1975 года в Польше, направленную против изменений в конституции. Иоанн Павел II не ответил критикам напрямую, но во время полета на Мадагаскар в апреле 1989 года четко заявил, что ответственность за правду веры Христос возложил на апостолов, а значит, и на римского папу. То есть именно он — конечный арбитр, а не теологи[987]. Ортодоксия не хуже марксистской! Примерно в том же духе Гомулка отвечал разного рода диссидентам, утверждая себя и партию в качестве высшей инстанции.