Для Войтылы это был хороший аргумент. С четой Сахаровых он встречался всего за два месяца до того, в феврале, когда те заглянули в Рим. В ходе двухчасового разговора собеседники затронули тему советских выборов: академик попросил совета у понтифика, стоит ли ему участвовать в них, как того хочет Горбачев, или лучше отказаться, чтобы не компрометировать себя? «Ваша совесть чиста, — ответил Войтыла, подумав. — Вы можете быть уверены, что не совершите ошибку… Полагаю, вы не будете там лишним»[995].

В начале августа понтифик снова пригласил к себе Геремека и Михника. Поводом стала очередная конференция, организованная в Кастель-Гандольфо венским Институтом наук о человеке. «Польша должна показать пример мирного отхода от коммунизма», — внушал римский папа гостям, вместе с тем выражая сомнение, что «Солидарность» готова взять власть. Михник вновь убеждал хозяина в обратном, заодно фонтанируя шутками. Один из присутствовавших «знаковцев» отмечал, что лишь однажды видел Иоанна Павла II хохочущим так заразительно.

В разговоре всплыла и старая тема кармелитского креста в Аушвице. Еще в 1987 году в ходе переговоров в Женеве представителей Ватикана (среди них Ежи Туровича, а также архиепископов Махарского и Люстиже) с деятелями международных еврейских организаций было решено, что возле территории концлагеря появится межрелигиозный центр, а кармелитки переберутся в другое место. Но воплощение этого проекта затягивалось. Четырнадцатого июля 1989 года раввин из США Ави Вайс с группой единомышленников, одетых в лагерные робы, пытался силой выгнать монахинь из Аушвица, а через два дня прибил к дверям резиденции краковского митрополита заявление: « перестаньте молиться за евреев, погибших в Шоа, дайте упокоиться им с миром как евреям». В ответ архиепископ Франтишек Махарский, к возмущению как евреев, так и многих католиков, отказался вносить свой вклад в строительство межрелигиозного центра.

Ксендз Юзеф Тишнер заметил Иоанну Павлу II, что евреев можно понять: все-таки Аушвиц — единственный в своем роде символ Холокоста, и соседство кармелиток может их задевать. Войтыла отказывался постигать эту логику. Здесь столкнулись два несовместимых мировоззрения: для евреев Холокост невозможно было искупить ничем, ибо он — абсолютное зло; для христианина же нет такой вещи, которую невозможно искупить, ведь любовь сильнее смерти, именно она спасает мир, как написал об этом сам Войтыла в письме кармелиткам в 1993 году. Но все же 19 сентября появилось заявление кардинала Виллебрандса, не оставлявшее сомнений, что римский папа одобряет перенос кармелитского монастыря в другое место и гарантирует финансирование межрелигиозного центра[996]. «С христианами та же история, что с евреями: кто громче всех кричит о своих взглядах, тот отдаляется от Бога», — подытожил затянувшийся конфликт понтифик в одной из частных бесед[997].

Четвертого июня поляки направились к избирательным урнам. Явка для столь важного события оказалась невысокой — всего 62% (а во втором туре — и того ниже). Но результаты потрясли всех. Из 161 места в Сейме, на которые могла рассчитывать «команда Валенсы», она получила 160, а из 100 сенаторских кресел — 92. Второй тур, состоявшийся спустя две недели, только упрочил торжество антикоммунистов. Не получили мандатов первые лица страны — Ярузельский, Кищак, Раковский и другие.

Четвертое июня 1989 года явилось линией водораздела для всего социалистического лагеря. Китайские власти в этот день разогнали длительный студенческий протест на площади Тяньаньмэнь, ненароком способствовав появлению новой иконы демократического движения — неизвестного бунтаря с авоськами, вставшего на пути танковой колонны. В СССР в те же часы произошла крупнейшая железнодорожная катастрофа в истории страны — взорвался газопровод под Уфой, накрыв волной огня два проходивших мимо поезда: погибли около шестисот человек, столько же получили тяжелые ожоги. Казалось, будто там, на небесах, кто-то задался целью наполнить этот день символическими событиями. Пока одни открывали дверь в новую действительность, другие пытались эту дверь замуровать, а у третьих она просто падала с проржавевших петель.

Итоги выборов ударили по договоренностям круглого стола. Ранее предполагалось, что депутаты от провластного блока выберут Ярузельского президентом, а правительство возглавит кто-то из ПОРП. Но теперь у правящей партии не было абсолютного большинства, приходилось идти на поклон к оппозиции. Вообразить членов «Солидарности», голосующих за отца военного положения, невозможно было и в страшном сне.

Такой оборот озадачил даже американцев, которые опасались, что стремительные перемены в советском блоке приведут к падению Горбачева и свертыванию перестройки. В поддержку кандидатуры Ярузельского самолично высказался находившийся тогда в Варшаве новый президент США Джордж Буш — старший. Валенса тоже не был склонен плясать на костях коммунистов, как и Мазовецкий. «Исправить ситуацию должны те, кто довел страну до такого состояния», — заявил бывший главный редактор «Вензи» и «Тыгодника Солидарность».

Но были и другие точки зрения. «Ваш президент, наш премьер», — азартно призвал 3 июля Михник, опубликовав статью под таким заголовком в «Газете выборчей». Его вдохновляли обещания Джеффри Сакса и Джорджа Сороса, нагрянувших в Польшу как раз в день второго тура. Экономисты гарантировали полякам щедрые финансовые вливания, если они обрушат систему.

Со скрипом, но первый секретарь ЦК прошел на пост главы государства. Для этого нескольким депутатам от «союзнической» партии пришлось намеренно испортить бюллетени либо не голосовать вообще. Но даже так Ярузельский получил большинство всего в один голос — настоящие унижение! Однако дальше дело застопорилось. Кищак, которого Ярузельский прочил в премьеры, не нашел поддержки ни у кого, кроме фракции ПОРП.

И тут впервые себя проявил будущий серый кардинал польской политики Ярослав Качиньский. Новоявленный сенатор, возглавивший к тому времени печатный орган независимого профсоюза «Тыгодник Солидарность», договорился с младшими партнерами ПОРП — Объединенной крестьянской и Демократической партиями. Вместе они выдвинули кандидатуру Мазовецкого, который 24 августа и был избран премьер-министром. Так впервые за послевоенную историю Польши правительство возглавил некоммунист[998].

Дальше — больше. Невзирая на то что силовые ведомства остались в руках членов ПОРП, за экономику теперь отвечал представитель оппозиции — министр финансов Лешек Бальцерович, который уже в начале октября представил свой знаменитый план «шоковой терапии», опиравшийся на рекомендации Сакса. Теперь-то уж стало совершенно ясно, что с социализмом покончено.

Поверили в это далеко не сразу. Простые поляки, захваченные вихрем перемен, а пуще того погруженные в повседневные заботы, едва ли осознавали необратимость случившегося. Лишь в конце октября по телевидению сказали открыто: «Четвертого июня 89 года в Польше закончился коммунизм!» Но кто произнес эти слова? Ярузельский? Валенса? Нет, то была актриса Йоанна Щепковская, которая прервала свое интервью, чтобы поделиться с земляками тем, что обуревало ее. Она сказала это, смущаясь и робея, словно не верила сама себе. Да и трудно было поверить.