Как бы то ни было, оценка Черчилля оказалась верной. Перерастание конфликта из европейской войны в мировую, возможно, и осложнило для Великобритании борьбу за стратегическое влияние (как отмечали многие историки, утрата Сингапура стала следствием сосредоточения самолетов и обученных дивизий на средиземноморском театре военных действий{753}), зато кардинально изменило баланс сил сразу после мобилизации новых воюющих сторон. Немецкая и японская военные машины продолжали одерживать победы, однако чем дальше они продвигались, тем сложнее им становилось отвечать на контратаки, которые раз за разом готовили страны антифашистской коалиции.

Первая из них произошла на тихоокеанских просторах, где самолеты, взлетавшие с авианосцев под командованием Нимица, уже затруднили продвижение японцев в Коралловом море (май 1942) и к острову Мидуэй (июнь 1942), доказав важность морской авиации в небе над этим бескрайним океаном. К концу года японские войска были выбиты с острова Гуадалканал, а австрало-американские силы наступали в Новой Гвинее. Когда в конце 1943 года началось контрнаступление в центральной части Тихого океана, две мощные флотилии американских военных кораблей, прикрывавших операцию по освобождению островов Гилберта, в свою очередь, находились под защитой четырех быстроходных авианосных соединений (в общей сложности 12 авианосцев), позволявших чрезвычайно эффективно контролировать воздушное пространство{754}. Еще более значительное превосходство в силе позволило дивизиям Британской империи разбить позиции немцев при Эль-Аламейне (октябрь 1942) и оттеснить соединения Роммеля обратно к Тунису. Когда Монтгомери отдавал приказ о начале наступления, в его распоряжении было в шесть раз больше танков и втрое больше солдат, чем у противника, не говоря уже о почти полном господстве в воздухе. В последующие месяцы англо-американская армия Эйзенхауэра численностью 100 тыс. человек высадилась во французской Северной Африке, чтобы с запада начать «захват в клещи» германо-итальянских войск, в результате которого те массово будут сдаваться в мае 1943 года{755}. Примерно к тому же времени Дёниц был вынужден увести свои подводные лодки из Северной Атлантики, где они понесли очень тяжелые потери в боях с конвоями союзников, которые теперь не только охранялись бомбардировщиками «Освободитель» дальнего радиуса действия, эскортными авианосцами, поисково-ударными группами кораблей, оснащенными новейшими радарами и глубинными бомбами, но и оповещались о перемещениях подводных лодок благодаря операции «Ультра» по расшифровке немецких радиограмм{756}. На тот случай, если бы союзникам понадобилось больше времени для достижения «господства в воздухе» над Европой, в дополнение к превосходству на море ускоренными темпами велась разработка истребителя дальнего радиуса действия «Мустанг», который впервые начал сопровождать флот в декабре 1943 года. Еще через несколько месяцев способность люфтваффе защищать небо над солдатами, заводами и гражданским населением Третьего рейха ослабла настолько, что уже не могла быть восстановлена{757}.

Еще более опасным высшее командование вермахта считало сокращение своего преимущества на восточном фронте. Уже в августе 1941 года, когда многим наблюдателям казалось, что Россия вот-вот перестанет существовать как великая держава, генерал Гальдер мрачно писал в своем журнале:

На фоне этих массовых, отчаянных, ожесточенных боев даже человеческие потери времен Первой мировой войны выглядели скромно. За первые пять месяцев кампании немцы, по их собственным утверждениям, убили, ранили или взяли в плен свыше 3 млн. русских{759}.

Тем не менее в тот самый момент, когда Сталин и Ставка планировали первое контрнаступление под Москвой, Красная армия все еще насчитывала в своих рядах 4,2 млн. человек и имела численное превосходство в танках и самолетах{760}. Конечно, она не могла сравниться с немецкими сухопутными частями или авиацией по части профессионализма — так, даже в 1944 году русские теряли пять или шесть своих солдат на одного немецкого{761}, — и когда миновала страшная зима 1941/1942 годов, военная машина Гитлера вновь переключилась на атакующий режим, на этот раз устремившись к Сталинграду, но ее ждала катастрофа. После Сталинграда, летом 1943 года, вермахт предпринял еще одну попытку, собрал все свои бронетанковые войска и выставил фантастическую армию из 17 дивизий, чтобы окружить Курск. Однако в этом, без сомнения, крупнейшем танковом сражении Второй мировой войны 2700 танкам вермахта противостояли 34 дивизии Красной армии, насчитывавшие 4000 единиц. Хотя количество советских танков сократилось вдвое за первую неделю, они успели уничтожить большую часть гитлеровской Panzerarmee и теперь были готовы ринуться в безжалостное наступление на Берлин. В этот момент новости о высадке союзников в Италии дали Гитлеру повод отвести уцелевшие силы и показали, насколько плотно смыкалось кольцо врагов Рейха{762}.

Было ли все это просто «надлежащим применением превосходящих сил»? Очевидно, что экономическое могущество никогда не являлось единственным рычагом воздействия на военную эффективность, даже во время механизированной тотальной войны 1939–1945 годов. Перефразируя Карла фон Клаузевица, можно сказать, что экономика для военного конфликта — примерно как кузнечное дело для искусства фехтования. Известна масса примеров грубых политических и стратегических ошибок, которые после 1941 года совершало немецкое и японское руководство и цена которых оказалась непомерно высока. Если говорить о Германии, это были решения и относительно мелкого масштаба (например, отправка в Северную Африку в начале 1943 года подкреплений, которые затем были легко взяты в плен), и более значительные (например, поразительно глупое, а равно преступное обращение с украинцами и другими меньшинствами в СССР, которые были готовы бежать от сталинизма, пока не столкнулись со зверствами нацистов). Свою роль играли и самонадеянность, например убежденность в неуязвимости кодов «Энигмы», и идеологические предрассудки против использования женского труда на военных заводах, в то время как все враги Германии охотно эксплуатировали этот доселе неосвоенный резерв рабочей силы. Дело усугублялось еще и соперничеством в высших эшелонах командования самой армии, что мешало ей сопротивляться маниакальной склонности Гитлера к чрезмерно рискованным наступлениям, в частности на Сталинград и Курск. А самое главное, имел место так называемый «поликратический хаос» в деятельности конкурирующих министерств и ведомств (армия, СС, гауляйтеры, министерство экономики), который мешал согласованной оценке и распределению ресурсов, не говоря уже о выработке «большой стратегии». Это был не самый серьезный подход к ведению войны{763}.