Хотя стратегические просчеты Японии были менее очевидны и контрпродуктивны, они все равно удивляют. Поскольку Япония руководствовалась «континентальной» стратегией с преобладающим значением сухопутных сил, ее операции в Тихом океане и Юго-Восточной Азии осуществлялись минимальным контингентом, а именно одиннадцатью дивизиями, по сравнению с тринадцатью в Маньчжурии и двадцатью двумя в Китае. Даже когда американцы начали контрнаступление в центральной части Тихого океана, японцы отправляли в этот район, да и то с опозданиями, недостаточно подкреплений (особенно в сравнении с огромным количеством сил, затраченных на масштабные наступления в Китае в 1943–1944 годах). Ирония состояла в том, что даже когда флот Нимица в начале 1945 года приблизился к Японии, а ее города превращались в руины с воздуха, в Китае все еще находился 1 млн. ее солдат, а еще 780 тыс. в Маньчжурии, но теперь их невозможно было вывести из-за успешного применения американцами подводных лодок.

Как бы то ни было, императорский флот Японии тоже был отчасти виноват. Оперативное командование во время важных боев, таких как у острова Мидуэй, часто происходило с ошибками, но, даже когда авианосцы уже доказали свое превосходство в Тихом океане, многие японские адмиралы после смерти Ямамото предпочитали линкоры и ждали шанса устроить врагам вторую Цусиму, как показали операция 1944 года в заливе Лейте, а также ставший еще более символичным самоубийственный последний поход линкора «Ямато». Японские субмарины с их грозными торпедами бездарно использовались в качестве разведчиков для боевых кораблей или для транспортировки снаряжения к блокированным островным гарнизонам, вместо того чтобы подрывать морские пути сообщения неприятеля. И напротив, флот неудачно защищал собственные торговые суда и отставал в том, что касалось эскортных авианосцев, систем конвоя и борьбы с подводными лодками, хотя Япония зависела от импорта даже сильнее, чем Англия{764}. Симптоматично на фоне этой одержимости линейным флотом, что, направляя ресурсы на строительство гигантских судов класса «Ямато», ВМФ не создал ни одного эскортного корабля в период с 1941 по 1943 год — в отличие от американцев с 331 кораблем такого типа{765}. Япония также безнадежно проигрывала в разведке, применении кодов и их дешифрировании{766}. Все это помогало сохранению великой восточноазиатской сферы взаимного процветания ничуть не больше, чем ошибки Германии — существованию «тысячелетнего рейха».

Разумеется, невозможно «факторизовать» (как элегантно выражаются экономисты) эти ошибки и выяснить, как без них сложилась бы судьба стран «оси». Однако трудно представить, что преимущество антигитлеровской коалиции в производстве не позволило бы ее странам взять верх в долгосрочной перспективе, если бы только они не допустили столь серьезных стратегических и политических просчетов. Конечно, если бы Германии удалось оккупировать Москву в декабре 1941 года, это бы сильно ударило по военным возможностям России (и по сталинскому режиму), но разве сдалось бы тогда население СССР (учитывая, что в этом случае его ждало неминуемое уничтожение), все еще располагавшее значительными производственными и военными резервами в тысячах миль к востоку от столицы? Следует отметить, что, несмотря на экономические потери от операции «Барбаросса» (падение производства угля на 57%, чугуна на 68% и т. д.{767}).

Россия выпускала самолетов на 4 тыс. больше, чем Германия, в 1941 году и на 10 тыс. больше в 1942 году, причем они предназначались для одного фронта, а не для трех, как в случае Германии (см. табл. 34){768}. Принимая во внимание ее усиливавшееся превосходство в численности солдат, танков, артиллерии и самолетов, ко второму году конфликта Красная армия могла себе позволить нести потери в соотношении пять или шесть к одному (хотя это была крайне высокая цена для ее войск) и все равно наступать на слабеющих немцев. К началу 1945 года на белорусском и украинском фронтах «превосходство Советов над Германией было абсолютным и устрашающим: пятикратным в живой силе и бронетехнике, более чем семикратным в артиллерии и семнадцатикратным в авиации»{769}.

Англо-американские силы во Франции несколькими месяцами ранее имели «преимущество в танках 20:1 и в самолетах 25:1»{770}, поэтому удивителен тот факт, что у немцев так долго все складывалось удачно; даже к концу 1944 года, прямо как в сентябре 1918-го, они все еще удерживали территории гораздо большие, чем собственные границы Рейха в начале войны. Военные историки почти единогласны в своих объяснениях этого обстоятельства: немецкая операционная доктрина, в которой главный упор делался на гибкость и децентрализованное принятие решений на уровне района боевых действий, оказалась гораздо более эффективной, чем осторожная каноническая тактика британцев, кровопролитные бесхитростные атаки русских или энергичные, но непрофессиональные броски американцев. Кроме того, по «общевойсковому» опыту немцы не имели себе равных, и, наконец, уровень подготовки их штабных офицеров и унтер-офицеров был чрезвычайно высок даже в последний год войны.

И все же наше нынешнее восхищение боевыми показателями немцев, которое, кажется, еще больше возрастает с каждым новым исследованием{771}, не должно затмевать тот очевидный факт, что Берлин, как и Токио, изнурил себя. В ноябре 1943 года генерал Йодль подсчитал, что 3,9 млн. немцев (и 283 тыс. солдат других стран «оси») пытались сдержать 5,5 млн. русских на восточном фронте. Еще 177 тыс. немецких солдат находились в Финляндии, а в Норвегии и Дании гарнизоны насчитывали 486 тыс. человек. Во Франции и Бельгии располагались 1,37 млн. оккупационных войск. «Еще 612 тыс. человек были закреплены на Балканах и 412 тыс. — в Италии… Армии Гитлера были разбросаны вдоль и поперек по всей Европе и уступали противнику в живой силе и вооружениях на каждом фронте»{772}. То же самое можно сказать и о японских дивизиях, которым приходилось контролировать огромную территорию на востоке от Бирмы до Алеутских островов.

Даже если говорить о тех кампаниях, которые вроде бы могли «изменить ход войны», вполне возможно, что даже если бы их выиграли страны «оси», а не союзники, это лишь отсрочило бы итоговое поражение первых. Скажем, если бы Нимиц потерял больше одного авианосца у острова Мидуэй, им на смену в тот же год пришли бы три новых тяжелых авианосца, три легких авианосца и пятнадцать эскортных авианосцев; в 1943 году к ним добавились бы пять тяжелых авианосцев, шесть легких авианосцев и двадцать пять эскортных авианосцев, а в 1944 году — девять тяжелых авианосцев и тридцать пять эскортных{773}. Подобным же образом,® критически важные годы битвы за Атлантику союзники потеряли множество судов общим водоизмещением 8,3 млн. тонн в 1942 году и 4 млн. тонн в 1943 году, но эти страшные цифры компенсировались спуском на воду грузовых судов с совокупным тоннажем в 7 и 9 млн. тонн соответственно. Это объяснялось в первую очередь фантастическим ростом судостроения в США, где к середине 1942 года новые корабли спускались на воду быстрее, чем немецкие подлодки успевали их топить, что заставило одного крупного специалиста заключить, что «во Второй мировой войне немецкая подводная кампания могла лишь оттянуть итог, но не изменить его»{774}. Если говорить о сухопутных силах (следует заметить, что Вторая мировая война в Европе была преимущественно войной артиллеристов и танкистов), то опять же Германия значительно уступала России, не говоря уже о союзниках, в объеме производства артиллерийских орудий, самоходно-артиллерийских установок и танков (см. табл. 33).