– У себя… Но нужно заранее…

– Сейчас ты ей всё расскажешь. Пропустите нас!

– Директор занята! – гнусаво пропела Светлана, наливая кипяток в кружку.

Штыгин, словно не замечая новой учительницы, спросил, глядя куда-то в сторону:

– Что ж ты опять натворил, Курдюков?

Но у мальчика, вместо ответа, только навернулись слёзы.

Физрук видел, что Гена едва сдерживает нахлынувшую волну возмущения.

В воздухе повисла тишина. Вдруг Чека не выдержал и вскрикнул в сердцах:

– А то я натворил, Роман Андреевич, что Наталья Борисовна меня ненавидит!

Светлана поперхнулась чаем. Несмехова вытаращила на Гену безумные глаза.

Это было сказано так, что мурашки побежали по спине.

Наталья Борисовна снова схватила его за шиворот, не обращая внимания, что вместе с тканью тащит мальчика за густые волосы, намазанные гелем, и подтолкнула к двери, ведущей в кабинет директора. Чека поморщился и взвизгнул.

– Что он сделал? – спросил Штыгин громко, на этот раз глядя прямо в лицо Несмеховой, которое казалось ему крайне неприятным.

– Что? Ел, снова ел пиццу в классе, – проговорила она едко, – вёл себя как свинья.

Зло исказило её лицо. Темнота наполнила комнатку, хотя и светили лампы. Роман Андреевич ощутил холод.

– И вы думаете, директору больше нечем заняться?

Она глянула на него сквозь мерцающие очки, несколько удивившись, что он вообще завёл с ней разговор.

– Наказывать его телесно – дело его родителей, а не наше, – продолжил Штыгин, взяв без спроса со стола Светланы степлер и разглядывая его.

– О! Я слышала, вы имеете в этом большой опыт.

Роман Андреевич молча поднялся, о стол брякнула его искусственная рука. Теперь он был чуть ли не на две головы выше Натальи Борисовны.

Она нервно покосилась на его протез.

– К сожалению, – очень спокойно ответил Штыгин, – чтобы воздействовать на некоторых учеников, я не могу воспользоваться декольте.

Курдюков изменился в лице и прыснул со смеху.

– Брейк, граждане педагоги! – вмешалась секретарь. – Я тут работать пытаюсь. Знаете, сколько вас таких приходит?

Её слов никто не услышал.

– Посмотрите, кого вы защищаете, – сменила тон Несмехова, чуть побледнев и кивнув в сторону Гены. – Разве не знаете, что бывает с такими…

– С какими? – спросил Штыгин.

Она не ответила и горько ухмыльнулась.

Роман Андреевич прямо посмотрел на неё:

– Кто же они, по-вашему? Эти «такие»?

Открылась дверь, и из кабинета директора с важным видом вышли завучи, все, кроме Маргариты Генриховны, – её сегодня не было в школе.

Наталья Несмехова подтолкнула Чеку ко входу, а сама произнесла сочувственно, закрывая перед носом учителя физкультуры дверь:

– Они паразитируют на нас, Роман Андреевич. И ничего больше. Поймите это наконец.

Штыгин заскрипел зубами.

– Ну что же вы не вошли? – спросила Светлана, глядя на его широкую спину, заполнявшую небольшую приёмную. – Ведь ваша очередь.

Роман Андреевич ничего не ответил и вышел в коридор. Сегодня ему некуда спешить.

Он снова посмотрел в окно. Успело потемнеть. Не может быть. Почему так рано? Струи дождя вперемешку со снегом, освещаемые фонарём, казались рунами на неизвестном языке.

Сколько он наблюдал за таинственной бегуньей? Неделю или месяц? Почему он приходил на стадион чуть раньше её и где работал тогда, – всё это Роман Андреевич помнил уже смутно.

Вскоре он обрёл нового приятеля по спорту. Когда появился тот молодой человек, с которым они начали пробежки вместе? Какое у него было лицо?

Пару дней они бегали порознь, потом как-то разговорились – о нагрузках и рекордах. А через некоторое время Штыгин уже не представлял, как мог бегать в одиночестве. Они дышали вровень и проходили дистанцию вдвое большую, безмолвно соревнуясь друг с другом.

Они почти ничего не знали друг о друге, их занимало и объединяло одно занятие, которое древнему человеку показалось бы бесконечно глупым, – бег по кругу до изнеможения.

К концу тренировки новый приятель поспешно покидал Романа Андреевича, и на стадионе снова возникала фигура девушки.

Однажды Штыгин оглянулся на свою жизнь и не нашёл в ней ничего стоящего.

Что мешает ему решиться и расспросить её о том, почему она так же, как и он, каждый день бегает по вечернему полю одна?

И Роман Андреевич сделал это, всеми силами стараясь не выглядеть слишком навязчивым и не спугнуть её. Девушка мило и сдержанно улыбнулась и сказала, что бегает потому, что иначе слишком расслабится. Они ещё немного поболтали, и Штыгин понял, что она именно такая, какой он себе её представлял.

Почему бы не совершить красивый жест и не подарить ей завтра цветы, к примеру?

Даже мысль об этом показалась ему неуклюжей. Но… проклятое одиночество…

На следующий день его молчаливый приятель, как обычно, пришёл на стадион.

У Романа Андреевича тогда было немного друзей. После тренировки он не выдержал и, переведя дыхание, поделился с ним своим наблюдением: красивая сильная девушка в один и тот же час после их тренировки выходит одна на поле и пробегает расстояние куда большее, чем они.

Штыгин как раз опустил в сумку руку, чтобы убедиться, что купленная им роза, завёрнутая в бумагу, на своём месте. Когда приятель поспешит домой, он дождётся её, скажет что-нибудь весёлое и подарит цветок.

– Красивая, говоришь? – спросил приятель и странно улыбнулся. – Это моя жена, брат. Она всегда выходит на пробежку после меня. Но, в отличие от меня, она профессиональная спортсменка…

Роман Андреевич вздрогнул, но не от неожиданной новости – её он ещё не успел осознать. Он уколол руку о шип розы. Поднеся проколотый палец к губам, он почувствовал солёный привкус крови