Вскоре после этого появилось новое доказательство агрессивных намерений пунийцев. Сын Масиниссы Гулусса донес о том, что в Карфагене строится военный флот и набирается войско. Катон настаивал на немедленном объявлении войны, но противодействие Сципиона Насики привело к тому, что в Африку была отправлена новая комиссия, которая по возвращении подтвердила сведения Гулуссы. И вновь Катон призывал отправить войска в Африку, а Насика возражал, указывая, что законного повода для нападения все еще нет. В результате сенат постановил, что, только если карфагеняне сожгут флот и распустят армию, они избегут войны с Римом, в противном случае консулы следующего года возглавят поход в Ливию (Ливий, Содержание, 48). Таким образом, Карфаген оказался перед выбором из двух зол: если он вел войну с Нумидией, его врагом автоматически становился и Рим, а единственной возможностью избежать этой равносильной самоубийству борьбы было бы сложить оружие, фактически отдавшись на милость соседа – еще одного давнего и непримиримого врага.

В Карфагене в следующем, 152 г. до н. э. сторонники демократии добились высылки из города сочувствовавших Масиниссе, всего около сорока человек. Более того, они убедили народное собрание поклясться никогда не принимать их обратно и даже не поднимать вопроса об их возвращении. Естественно, изгнанники бежали к Масиниссе с жалобами и требованиями возмездия. Нумидийский царь не заставил себя долго просить. Он отправил в Карфаген посольство, возглавляемое его сыновьями Микипсой и Гулуссой, с требованием принять изгнанных назад. До переговоров дело не дошло. Вероятно, даже после принесенной клятвы граждане Карфагена не были едины в отношении Нумидии, и не все одобряли политику, проводимую демократами. По крайней мере, боэтарх (начальник над вспомогательными отрядами) из опасений, что родственники изгнанников сумеют разжалобить народное собрание, попросту закрыл городские ворота и не впустил послов. А на обратном пути посольство Гулуссы подверглось нападению отряда во главе с Гамилькаром Самнитом, в результате чего некоторые из его свиты были убиты.

Лучшего повода для войны Масинисса не мог и желать. Он сразу собрал войско и осадил город Героскопу. Карфагеняне выставили против него армию в двадцать пять тысяч пехоты и четыреста всадников под командой боэтарха Гасдрубала, которому предстояло сыграть важную роль в грядущих событиях. Полибий, наверняка лично видевший и знавший Гасдрубала, дает ему весьма нелицеприятную характеристику. По его словам, он был плотного телосложения и «имел теперь огромный живот» (Полибий, XXXVIII, 2, 7), при этом был начисто лишен способностей государственного деятеля и полководца, оставаясь тщеславным и легкомысленным хвастуном (Полибий, XXXVI, 1, 1). Надо, впрочем, иметь в виду, что для Полибия Гасдрубал был врагом, и это его описание грешит определенной односторонностью, во всяком случае, в борьбе за власть пунийский военачальник показал себя достаточно хитрым и целеустремленным.

Поначалу поход проходил успешно – пунийскую кавалерию пополнили шесть тысяч нумидийцев, которых привели поссорившиеся с сыновьями Масиниссы таксиархи (командиры конницы) Асасис и Суба, а первые стычки с вражескими отрядами оканчивались победой Гасдрубала. Масинисса отступал все дальше и дальше, пока карфагенская армия не оказалась на окруженной крутыми холмами бесплодной равнине. Здесь нумидийцы остановились и раскинули лагерь. Только теперь Гасдрубал понял, что оказался в ловушке. Все, что ему оставалось, – отвести людей на холмы и стать лагерем.

На следующий день карфагеняне, получив подкрепления (по словам Аппиана, теперь они даже численно значительно превосходили нумидийцев (Аппиан, Ливия, 71), спустились на равнину, и противоборствующие армии построились в боевой порядок. Находившийся в это время в нумидийской армии Публий Корнелий Сципион Эмилиан, который, будучи легатом воевавшей в Испании армии Лукулла, приехал попросить у Масиниссы слонов, имел возможность наблюдать последовавшее за этим сражение, как в театре. Впоследствии Сципион не без юмора говорил, что, хотя сам он участвовал во многих битвах, никогда так не наслаждался, потому что лишь на это сражение, где сошлось сто десять тысяч человек, он мог смотреть совершенно беззаботно. И только двое, добавлял он, видели ранее подобное зрелище: Зевс с горы Иды и Посейдон с Самофракии во время Троянской войны (Аппиан, Ливия, 71).

Побоище длилось до вечера, его подробности неизвестны, но в конечном итоге победителем из него вышел, «по-видимому» (Аппиан, Ливия, 72), Масинисса. Узнав о том, что Сципион находится у нумидийцев, карфагеняне попросили его о посредничестве в заключении мира. Переговоры состоялись, и пунийцы предложили отдать Нумидии земли вокруг Эмпории, борьба за которые шла уже десять лет, двести талантов серебра сразу и восемьсот позднее, но когда Масинисса потребовал выдать перебежчиков, ему было отказано, и стороны разошлись, ничего не достигнув. Сципион, получив слонов, уехал в Испанию, а Масинисса, окружив холм, где обосновались пунийцы, рвом, отрезал их от возможного подвоза продовольствия. Положение нумидийцев тоже было не из легких, поскольку припасов им доставлялось мало, а у карфагенян еще имелся запас. Попыток прорыва Гасдрубал не предпринимал, так как пока не испытывал нужды в продовольствии, а еще узнал, что для улаживания конфликта прибывает римское посольство. Но переговоры не состоялись, так как им недвусмысленно сказали (насколько можно интерпретировать слова Аппиана (Аппиан, Ливия, 72), именно карфагеняне), что если дела Масиниссы плохи, то они могут договариваться о перемирии, а если хороши, то пусть только сильнее побуждают его к войне. По-видимому, послы должным образом оценили обстановку, да и вряд ли в их интересах было спасать карфагенян, и они уехали.

Между тем время работало на нумидийцев. Боев не было, в карфагенском лагере продовольствие скоро закончилось, в пищу пошли вначале вьючные животные, потом лошади, потом кожаные ремни. Дрова тоже подошли к концу, и вместо них стали жечь деревянные части оружия. Из-за большой скученности людей начались эпидемии, которые еще больше усиливались, потому что трупы умерших было невозможно ни сжечь, ни вывезти. О том, чтобы принимать сражение, теперь не могло быть и речи. Доведенные до крайности, карфагеняне запросили мира, разумеется, на гораздо более тяжелых условиях, чем сразу после битвы с нумидийцами. Они теперь не только выдавали перебежчиков, платили пять тысяч талантов серебром в течение пятидесяти лет, в нарушение ранее данной клятвы принимали обратно изгнанников, но и должны были покинуть лагерь безоружными, пройдя колонной по одному сквозь строй врагов. На этом пути, в отместку за нападение во время своего посольства в Карфаген, их атаковали всадники Гулуссы, учинив среди безоружных и ослабленных пунийцев жестокую резню. В итоге из всей карфагенской армии, численность которой Аппиан на этот раз определяет в пятьдесят восемь тысяч человек (Аппиан, Ливия, 73), до города добрались совсем немногие, среди них сам Гасдрубал и другие знатные пунийцы.

Теперь карфагенянам было впору самым серьезным образом подумать о том, как спасти свою страну от гибели. Поражение от Масиниссы означало не только проигрыш очередного этапа затяжной борьбы с Нумидией. Ведь, вступив в войну без санкции Рима, Карфаген нарушил договор и мог ожидать любой кары с его стороны. Тактика защиты была выбрана далеко не самая удачная. Пунийцы не придумали ничего лучше, как свалить всю вину за поход против Масиниссы на его непосредственных исполнителей, и осудили на смерть боэтархов Гасдрубала (ему удалось бежать) и Карталона, а также остальных его участников. Кроме этого, в Рим отправили посольство, которое должно было как-то оправдаться перед сенатом.