К неудачам первых штурмов римлян прибавилась эпидемия, поразившая расположенный у болота лагерь Цензорина во время летнего солнцестояния. Лагерь перенесли ближе к морю, где воздух был свежее (Аппиан, Ливия, 99).

Между тем инициатива постепенно переходила к карфагенянам. Когда дул подходящий ветер, они пускали в сторону римского флота начиненные серой и смолой горящие лодки и таким образом уничтожили значительную часть вражеского флота. А когда летом 148 г. до н. э. Цензорин оставил свою армию и уехал в Рим (надо было проводить выборы магистратов), пунийцы взялись за Манилия. Однажды ночью они напали на его лагерь, преодолели ров и начали разрушать вал. Положение снова исправил Сципион Эмилиан, который вывел конницу через задние ворота и, атаковав с тыла, вынудил карфагенян укрыться за городскими стенами (Аппиан, Ливия, 99).

После этого Манилий на время отказался от попыток штурмовать город и перенес активность в глубь страны. Дополнительно укрепив лагерь и пристань, он, во главе десяти тысяч пехоты и двух тысяч всадников, провел опустошительный рейд по стране, собирая продовольствие и строительный материал. Параллельно ему, скрываясь в зарослях и лощинах, шел со своей конницей Гимилькон Фамея, используя для нападений всякий удобный момент. Особенно сильно страдали от них отряды фуражиров, которыми командовали, сменяясь по очереди, военные трибуны. Исключение составлял только Сципион Эмилиан: в ходе заготовительных операций его воины никогда не нарушали боевой порядок и поддерживали такую дисциплину, что Фамея ни разу не решился напасть на него (Аппиан, Ливия, 100). Вместе с тем именно Сципион заслужил доверие ливийцев, потому что не только предоставлял свободный выход тем сельским жителям, которые прятались в местных башнях и укреплениях, но и провожал их до дому. Другие римские командиры обычно выманивали их на открытое место, а затем расправлялись. В итоге ливийцы стали заключать договоры о сдаче только со Сципионом.

Успехи Эмилиана вызывали не только восхищение, но и зависть. Так, например, другие военные трибуны, не столь удачливые в фуражировке, распространяли слухи, будто между Сципионом и Фамеей существуют дружеские отношения (Аппиан, Ливия, 101).

Когда, завершив рейд, армия Манилия вернулась в лагерь под Карфагеном, горожане вновь организовали ночную атаку, целью которой стало укрепление рядом с пристанями. Как и в прошлый раз, Манилий растерялся и не двигался с места, и снова угрозу от лагеря отвел Эмилиан. С десятью отрядами конницы, что должно было составить около шестисот сорока всадников, снабженных факелами, он, не вступая в бой, провел убедительную демонстрацию, при виде которой карфагеняне поспешно отступили в город (Аппиан, Ливия, 101).

Новый поход Манилия был направлен против города Нефериса, в окрестностях которого находился Гасдрубал. По поводу его необходимости мнения в военном совете разделились. Эмилиан пытался отговорить Манилия от этого предприятия, говоря, что местность, по которой придется идти, крайне неудобна: там густые заросли, сплошные овраги и холмы, вершины которых уже заняты неприятелем. Да и сам лежавший на юге Тунисского залива, хорошо укрепленный и окруженный бурной рекой Неферис представлял собой крепкий орешек. Но на этот раз возобладала точка зрения его противников, и поход состоялся. Вообще, судя по тому, как Аппиан описывает совет при римском главнокомандующем (Аппиан, Ливия, 102), группы высших офицеров постоянно боролись за возможность навязывать свою волю неопытному в военном деле Манию Манилию и достаточно беззастенчиво манипулировали им. Характерный случай: когда до позиций Гасдрубала было уже рукой подать (около трех стадий) и нужно было преодолеть бурную реку, а затем подняться на крутой берег, большинство совета высказалось за атаку. Сципион возражал, понимая все безрассудство этого решения, и предлагал хотя бы построить лагерь на своем берегу, чтобы было куда отступить в случае неудачи. Его осмеяли за трусость, а один из трибунов пригрозил бросить меч, если распоряжаться в армии будет не Манилий, а Сципион, как будто до сих пор в совете именно мнение Сципиона оказывалось решающим. Не построив лагеря, римляне ринулись в наступление и, естественно, были атакованы отрядами Гасдрубала на другом берегу реки. После кровопролитного боя пунийцы отошли на неприступную возвышенность, а римляне почли за благо отступить. Но, чтобы это сделать, им пришлось снова форсировать реку, и когда во время переправы римляне утратили боевой порядок, Гасдрубал вновь напал на них, на этот раз еще более удачно. Потери римлян были тяжелы, а среди прочих убитыми оказались и трое военных трибунов, настоявших на атаке (Аппиан, Ливия, 102).

Неизвестно, насколько тяжелым мог бы стать разгром римлян, если бы (в который уже раз!) не решительные действия Эмилиана. Он присоединил к своему конному отряду, насчитывавшему триста человек, всех всадников, оказавшихся поблизости, и бросил их на прикрытие отступавшей пехоты. Кавалеристы разделились на две части и нападали попеременно, причем не вступали в рукопашную схватку, а метали во врагов дротики. Этот обстрел оказался настолько эффективным, что ливийцы ослабили нажим на основные силы римлян и атаковали конницу Сципиона. Благодаря этому остатки римской пехоты успели перейти реку, а за ними отступила и конница, которую ливийцы уже успели потрепать (Аппиан, Ливия, 103).

Неразбериха, царившая в римской армии на протяжении этого сражения, была такова, что четыре когорты (по данным Ливия – две; Ливий, Содержание, 49) попросту потерялись. По какой-то случайности они оказались отрезанными от основных сил и заняли круговую оборону на одном из холмов, окруженном ливийцами. Вспомнили о них только тогда, когда в римской армии навели хоть какой-то порядок и остановили похожее на бегство отступление. Прошедший бой не только стоил римлянам больших потерь, но и сильно поколебал уверенность в собственных силах, поскольку среди офицеров нашлись такие, которые считали, что идти на выручку окруженным когортам не стоит, так как это слишком большой риск. Для Сципиона Эмилиана такая позиция была неприемлемой. Многие думали, что он идет на верную гибель, но Эмилиан с несколькими отрядами конницы переправился на другой берег реки, занял холм по соседству с окруженными когортами, а потом, воспользовавшись особенностями местности, вынудил ливийцев отступить и вывел пехоту из-под удара (Аппиан, Ливия, 103). Этот новый подвиг заставил говорить об Эмилиане как о наследнике славы Сципиона Африканского, солдаты считали, что ему помогает то же божество, что и его приемному деду.

Манилию же похвастать было нечем, а ко всем неудачам похода к Неферису добавились еще нападения Фамеи на римлян на обратном пути, а когда они входили в лагерь, карфагеняне совершили вылазку из города и убили нескольких обозников.

С момента начала войны против Карфагена прошел уже год, и римский сенат пожелал, наконец, получить полный отчет о том, как же идут дела. В Африку была отправлена комиссия, и, если верить Аппиану, чуть ли не единственным достойным похвалы среди римских полководцев оказался Эмилиан. Зато в его пользу высказывались все: и Манилий, и военный совет, и бывшие ранее в оппозиции к нему военные трибуны, и все рядовые солдаты, казалось, были готовы всячески его поддержать. Впрочем, никаких особых наград для него не последовало, и пока лишь «сенат радовался этому» (Аппиан, Ливия, 105). Главным же решением сенаторов было призвать на помощь Масиниссу – очевидно, потому, что больше противостоять на равных пунийской коннице было некому.