Подавленные, послы двинулись обратно, причем некоторые предпочли сбежать по дороге, так как за свои новости ничего, кроме расправы, они уже не ждали. Оставшиеся вошли в город и, молча пробиваясь сквозь толпу, которая пыталась вызнать у них результаты переговоров, вошли в здание совета, где и изложили волю римлян. Тотчас же ее узнали и остальные граждане, и город погрузился в хаос. Обезумев, люди избивали проживавших в Карфагене италийцев, сенаторов, которые соглашались выдать римлянам заложников, закидывали камнями послов, принесших страшную весть. Толпы метались между арсеналами, стойлами для слонов и гаванью, но нигде ничего не могли найти, ведь все средства защиты были сданы римлянам. Лишь наиболее трезво мыслящие закрыли городские ворота и стали заготовлять камни на стенах.

Отчаяние перед лицом неминуемой гибели сплотило карфагенян. Теперь ими владело лишь одно желание: сражаться до последнего, подороже продать свои жизни и умереть вместе с родным городом. Совет постановил воевать, освободил рабов, приговоренного ранее к смерти Гасдрубала назначил командующим армией за пределами города (отправленный к нему гонец просил не помнить зла, когда родина в опасности), а жившего в Карфагене внука Масиниссы по дочери, тоже Гасдрубала, – командующим внутри городских стен. Римских консулов еще раз попросили о тридцатидневном перемирии для посольства в Рим, но в этом снова было отказано.

В городе закипела работа. Под мастерские были приспособлены все сколько-нибудь крупные помещения, включая государственные учреждения и священные места. Мужчины и женщины посменно трудились днем и ночью. Были установлены нормы на питание. Каждый день изготовляли по 300 мечей, 100 (по данным Страбона – 140) щитов, 1000 стрел для катапульт, 500 дротиков и копий и сколько могли катапульт (Аппиан, Ливия, 93; Страбон, 17, 3, 15). Женщины стригли волосы, чтобы сделать тетивы для метательных орудий, отдавали драгоценности на покупку вооружения и продовольствия (Диодор, 32, 9).

Не зная обо всех этих приготовлениях и уверенные в своем полном превосходстве, римляне не спешили. Однако время шло, вопреки ожиданиям, Карфаген не страдал от голода (его снабжал продовольствием Гасдрубал, под контролем которого находилась большая часть ливийских владений), и горожане явно не стремились сдаться. В то же время обеспечение провиантом римской армии было далеко от желаемого: его поставляли только из пяти ливийских городов – Утики, Лептиса, Гадрумета, Сакса и Ахоллы (Аппиан, Ливия, 94). Становилось ясно, что штурма не миновать. Возник вопрос о союзниках Рима в Ливии. Консулы обратились к Масиниссе с призывом содействовать им. Но нумидийский царь, отдавший практически всю свою сознательную жизнь борьбе с Карфагеном, в этот момент уже меньше всего хотел помогать римлянам. Ведь теперь, после десятилетий набегов и войн, когда Карфаген оказался ослабленным настолько, что уже не мог противостоять сколько-нибудь серьезной атаке и представлял собой, казалось, легкую добычу, он доставался римлянам, которые даже не согласовали с Нумидией своих действий. Поэтому Масинисса равнодушно заявил, что поможет римлянам, если они будут в этом нуждаться. Когда же через некоторое время он осведомился, не возникла ли уже подобная необходимость, переставшие доверять ему римляне ответили, что позовут его, если это потребуется (Аппиан, Ливия, 94).

Свинцовые пули для пращи. Карфаген, 149–146 гг. до н.э. Музей Карфагена, Тунис.

Итак, консульские армии не спеша приблизились к самому городу и пошли на приступ с двух направлений. Манилий наступал со стороны материка по перешейку, намереваясь засыпать ров и напролом прорваться сквозь низкие, а потом высокие стены, а Цензорин с суши и моря атаковал наиболее слабый угол стены (какой именно – точно не ясно). Но, совершенно неожиданно для консулов, карфагеняне оказались в состоянии дать им настолько яростный отпор, что штурм провалился. Новый приступ был также отбит, а тылам римской армии начал угрожать Гасдрубал, расположивший свой лагерь неподалеку от города, за болотом. Ввиду этого консулы почли за благо на время прекратить атаки и тоже построили лагеря: Манилий – на перешейке, контролируя дорогу, ведущую на материк, а Цензорин – у болота, почти под самыми стенами Карфагена.

Таким образом, взять город с налету не получилось, и римлянам пришлось сменить тактику. Дальнейшие события показали, что поставленная перед ними задача вовсе не так легка, как могло показаться на первый взгляд. Карфаген был вполне обороноспособен, а консулы проявили себя совершенно бездарными военачальниками. Маний Манилий считался одним из самых способных юристов своего времени, но не более того. Не лучше него разбирался в военном деле и Цензорин. Среди остальных римских командиров более низкого ранга выделялся молодой военный трибун Публий Корнелий Сципион Эмилиан, на фигуре которого будет уместно остановиться более подробно.

При взгляде на биографию Сципиона Эмилиана невольно напрашивается мысль, что, руководя армией и воюя против Карфагена, он выполнял своего рода наследственную миссию. Его дед, консул Луций Эмилий Павел, с честью погиб в битве при Каннах в 216 г. до н. э. Отец, тоже Луций Эмилий, был прирожденный воин, сторонник строгой дисциплины на поле боя и радушный хозяин дома. В 191–190 гг. до н. э., исполняя должности претора и проконсула, он подавил масштабное восстание лузитан в Испании. В 182 г. до н. э., добившись консульства, он снова успешно сражался, на этот раз против восставших лигурийцев-ингавнов. Вершины славы Луций Эмилий достиг уже на закате жизни, в 168 г. до н. э., когда, став консулом, одержал блестящую победу над Македонией в битве при Пидне.

Его сестра Эмилия была замужем за Публием Корнелием Сципионом Африканским. Таким образом, дети покорителя Македонии были внуками не только полководца, погибшего при Каннах, но и победителя Ганнибала. Один из двух сыновей Луция Эмилия, Публий Корнелий Сципион Эмилиан, родившийся в конце 185-го или начале 184 г. до н. э., после скорой смерти Сципиона Африканского был усыновлен его сыном Публием. Живя в семье Корнелиев Сципионов, Эмилиан обучался у лучших греческих учителей, вместе с тем основу его воспитания составляли римская мораль и дисциплина.

С юности Сципион Эмилиан участвовал в боевых действиях. Ему было только шестнадцать лет, когда вместе со старшим братом Квинтом Фабием Максимом Эмилианом он служил при штабе отца во время кампании против Македонии. Луций Эмилий мог гордиться сыном: в битве при Пидне тот лично сражался и несколько часов преследовал убегающего врага. Победа в войне тоже пошла на пользу образованию будущего полководца – отец подарил ему с братом библиотеку македонских царей, а вместе с Публием посетил Олимпию.

События в Греции и вокруг нее имели и другое, более опосредованное влияние на жизнь Сципиона Эмилиана. В 167 г. до н. э. в Рим была отправлена большая группа заложников из государств Ахейского союза, чтобы обеспечить его лояльность. В числе них был и сын ахейского стратега Ликорты Полибий, впоследствии ставший величайшим историком Античности. Когда точно, неизвестно, но какие-то книжные дела привели его в дом Сципионов, где он познакомился с сыновьями Луция Эмилия Павла и разговорился с ними. Благородный и блестяще образованный эллин, гиппарх (командир конницы) Ахейского союза, участвовавший в боевых действиях, лично знавший правителей Пергама и Египта, оказался, безусловно, интересным собеседником. Юноши были буквально очарованы своим гостем и по мере того, как их знакомство окрепло, добились разрешения городского претора оставить его в Риме, а не отправлять куда-либо еще, как других заложников. Особенно привязался к нему Публий, для которого Полибий стал не только искренним другом, но и наставником, советам которого он старался следовать всю жизнь.