По вечерам они иногда всей компанией ходили в кино; по словам Винса Эдвардса, когда от «Беверли–Уилтшир» один за другим отъезжали лимузины, под завязку набитые его кузенами и «свитой», это было похоже на «клан Элвиса Пресли». «Мы подъезжали к кинотеатру, — рассказывал Расе Тамблин, — вылезали из машин, покупали билеты и образовывали очередь. Вскоре вокруг нас собиралась толпа, потому что всем было интересно — что это за странная публика такая, может быть, что–то случилось? Обычно получалось так, что к билетеру выстраивалось две очереди, и Элвис всегда стоял последним, а если был с подружкой, то они вставали между очередями, и стоило им чуть податься назад, толпа тут же шарахалась в сторону. Мне всегда казалось, что Элвис любил играть роль, любил, когда его окружают зрители. — короче говоря, инстинктивно чувствовал, как себя подать».

Пару раз они приезжали к Рассу, а поскольку тот должен был вот–вот отправиться на съемки нового фильма в Мэн, Элвис спросил, нельзя ли арендовать его бунгало на пару месяцев? Он еще продолжал встречаться с Ивонной Лайм, но помимо нее были и другие: Энн Нейланд, бывшая «Мисс Техас», с которой познакомился на автостоянке MGM, а также Венеция Стивенсон. Тем не менее в конце мая по Голливуду поползли слухи, что он собирается жениться на Ивонне в Акапулько. «Когда я соберусь жениться, — заявил он журналистам, после того как Полковник официально опроверг эту информацию, — это ни для кого не будет секретом. Я женюсь только в Мемфисе, и на моей свадьбе будет гулять весь город».

Впрочем, в то время у него ни с кем не было серьезных отношений. Он наслаждался холостяцкой жизнью, а когда ему становилось скучно, просил кого–нибудь из «свиты» пригласить в номер какую нибудь из девушек, сутки напролет торчавших в вестибюле отеля. Как рассказывает один свидетель: «Элвис любил прятаться в другой комнате — либо в спальне, либо еще где–нибудь, а когда девушку приводили, заставлял ее прождать минут десять–пятнадцать, пока наконец за ним не отправлялся кто–то из его кузенов. Однако «гонец» возвращался один, и только еще минут через десять появлялся сам Элвис. Наступало потрясенное молчание, а затем происходило официальное представление: «Мэри–Джейн, это Элвис». Гостья была сама не своя от счастья. Более опытных охотниц за удачей, знавших утонченные (а нередко — и извращенные) вкусы других голливудских звезд, обычно ждало разочарование. Несмотря на обилие самых разнообразных предложений, Элвис никогда не выходил за рамки приличий. Он больше любил лежать в постели перед телевизором, что–нибудь жевать и всю ночь вести разговоры — общение было для него столь же важным, сколь и секс, — и только под утро приступал к занятиям любовью. «В те времена он был вполне невинным парнем, — утверждает одна из них. — Не думаю, что это продлилось долго, но на самом деле ему хотелось человеческого общения, чтобы кто–то всегда был рядом. Он всегда ясно давал это понять. Многие вещи ему не нравились. Например, при нем нельзя было даже упоминать о наркотиках, он был резко против. Хотя в то время в Голливуде можно было запросто раздобыть сколько угодно «травки», кузены всегда предупреждали: «Если у тебя с собой «травка», ни под каким видом не доставай ее при Элвисе». Если уж кому и хотелось пыхнуть, то они выходили и никогда не делали этого у него на глазах».

Так уж получилось, что одним из новичков стал Майк Стоуллер, получивший в фильме роль пианиста. Хотя, с точки зрения помощника режиссера по кастингу, Джерри Лебер подходил на нее куда больше, чем его партнер, однако у того разболелись зубы, и он срочно отпросился к дантисту. На съемках Стоуллера заставили сбрить свою козлиную бородку, и на экране видно, что без нее ему неудобно. Профессия актера показалась ему скучной, но, к его удивлению, дала возможность лучше узнать Элвиса. «В студии он чувствовал себя очень уверенно, но отнюдь не на съемочной площадке. Помню, как–то раз неподалеку от нас сидела пара дублеров, и я стал свидетелем любопытной сцены. Эти двое парней играли в карты и разговаривали о своих семьях — дети, взносы за машину и так далее в том же духе. Один из них что–то сказал другому, и тот рассмеялся. В этот момент вошел Элвис, резко повернулся и бросил ему: «Парень, ты что, думаешь, ты такой крутой?!» Они не знали, что он имеет в виду, а он, хоть уже и был идолом миллионов, думал, что они смеются над ним.

Он был очень не уверен в себе и пользовался Полковником как щитом, а тот в свою очередь — им, но совсем по–другому. Мне кажется, хорошо Элвис чувствовал себя только в окружении друзей и всячески сопротивлялся стремлению Полковника как можно больше изолировать его от остальных, чтобы он не мог завести ни с кем прочных дружеских отношений и окрепнуть в собственных глазах. Мне его даже немного жаль, потому что у него не было возможности стать цельной личностью: в течение двадцати минут он из грубоватого самоуверенного парня мог превратиться в запуганного мальчишку. Мог строгим тоном отдавать человеку приказы, а через минуту спросить: «Не желаешь сандвич? Или, может быть, кусок пирога?»

Я часто проводил время у него в гримерке со всеми остальными, и как–то раз Элвис мне сказал: «Знаешь, Майк, я бы хотел, чтобы ты написал для меня балладу, настоящую красивую балладу». На той же неделе мы с Джерри сочинили песню «Don't» и записали на «Холливуд Рекордерз» демо–кассету, где пел ритм–энд–блюзовый певец Янг Джесси. Я пришел к Элвису, отдал пленку, и ему настолько понравилось, что он записал ее сам. Однако нам дали по шее, потому что мы полезли через голову начальства. Оказывается, я сначала должен был поставить об этом в известность Джина и Джулиана (Абербахов) и передать песню Фредди, а уже тот — Элвису. Полковник был вне себя — все должно было работать по давно заведенному распорядку, который им очень не хотелось менять.

Однажды после съемок он пригласил меня к себе в отель. Мы выпили кока–колы, а потом поднялись к нему в номер на верхнем этаже. Мы начали играть в пул, есть орешки, шутить, разговаривать о музыке, но тут вошел Полковник, и все исчезли, как стая испуганных воробьев. В тот момент я бил по шару — поднял голову, огляделся, а вокруг никого. Когда Элвис вернулся, вид у него был ужасный. «Майк, —