– Вопрос деликатный, – заметил Серебрянский. – Прежде чем ударить по стеклу, надо предвидеть, где может появиться трещина. Понимаете?

Первая мысль, мгновенно мелькнувшая в голове у Котельникова: «Наверное, хотят проверить, как отреагирую на переход к противнику». И он решительно заявил, что ему понятно сказанное, однако считает нужным напомнить, что знает фашизм не понаслышке, так как ещё до войны достаточно насмотрелся в Румынии, где помимо головорезов железногвардейцев и легионеров, да и всяких германских инструкторов, с которыми приходилось соприкасаться в…

Серебрянский прервал:

– Знаем. И Бухарест, и аэродром, и дела в клубе легионеров, прибытие из Берлина «инструкторов».

Котельников не мог не досказать:

– Понял. Но дайте доскажу! Ведь с первых дней нападения Германии и Румынии на СССР переходил границу и линию фронта, но возвращался. Теперь, получается, придётся там оставаться? Это конец… Всему! Извините, как хотите, но на этот вариант я не пойду. Нет, нет!

– Ну, если, скажем, – подхватил Серебрянский, – сможешь сделать так, чтобы он не сумел совершить предательский поступок, будешь героем!

– Это не означает Героем Советского Союза, – прервав разговор, поспешил уточнить Судоплатов. – Вы совершите подвиг. Это будет должным образом оценено наркоматом.

Наклонив набок блестевшую, как бильярдный шар, голову и уставившись проницательными взглядом в Котельникова, Серебрянский дал понять, что при любых условиях он должен крепко помнить, о чём здесь шёл разговор. После небольшой паузы сказал:

– А сейчас зайдешь к одному товарищу, там тебе скажут, что непременно в подобных делах необходимо знать. Так сказать, на всякий случай.

Котельникову было приятно встретить начальника уфимской спецшколы капитана Валентина Павловича Покровского, возглавлявшего теперь в центральном аппарате отделение, осуществлявшее радиосвязь с различными корреспондентами, разбросанными чуть ли не по всему миру. Он дал понять, о чём пойдет речь, затем один из его сотрудников ввёл Котельникова в курс существа вопроса, касавшегося предстоящей работы нелегала при крайне сложных жизненных обстоятельствах. О том, как вести себя и что предпринимать в случае, если он окажется в руках противника, который заставит выходить в эфир на связь с наркоматом, и как вводить его в заблуждение. Иначе говоря, стать изменником и работать под диктовку врага.

Совет был практический и конкретный: во время двустороннего сеанса связи с Центром, где никто не мог знать о произошедшем провале, будто случайно во время передачи депеши противника в Москву он должен ошибиться, исправить ошибку и тем самым поставить в известность о том, что работа проводится под диктовку противника.

В Центре тогда сделают соответствующий вывод, после чего не исключается взаимная игра: противник полагает, что вводит в заблуждение Москву, а там притворяются, будто об этом понятия не имеют, и в свою очередь посылают дезинформацию.

Усвоив принципы работы в нелегальных условиях, Котельников доложил Серебрянскому:

– Теперь понятно. Более радужной перспективы, как вполне возможной, не предоставили в подразделении капитана Покровского. Но случись то, о чём вы предупредили в отношении начальника разведки, я не намерен сидеть сложа руки, чтобы он или кто-либо другой меня, как чемодан, внёс немцам. Такой вариант исключён!.. Не для этого, как полагаю, отправляете меня во вражеский тыл?! Извините за резкость. Я был и останусь преданным до конца. Чего бы это мне ни стоило.

Серебрянский успокоил:

– Мы поняли тебя. Всё правильно. Будь там внимателен и больше слушай. Неслучайна поговорка: «Молчание – золото». Зародилась она задолго до нашего появления на свет.

Времени до отбытия на задание оставалось мало. Возник вопрос, кому оставить на хранение чемоданчик с рубашками и солнечными «цейссовскими» очками – память о Бухаресте? И конечно, полученное в подарок одеяло? «Вдруг суждено остаться в живых? Тогда понадобятся».

К счастью, принять всё это на хранение согласился лейтенант, занимавшийся подготовкой отправки Юрия и группы за линию фронта. Он дал ему свой адрес на улице Кирова. Пояснил, что это во дворе дома некогда знаменитого в Москве чайно-кофейного магазина Перлова на дореволюционной Мясницкой.

В ночь, когда шёл этот разговор, была объявлена воздушная тревога. Помимо тряски и грохота от пальбы зениток, внезапно донёсся огромной мощности взрыв. Здание наркомата основательно тряхнуло, замигали электрические лампочки.

Несмотря на воздушную тревогу, некоторые сотрудники рискнули остаться на рабочих местах. Но после взрыва они почувствовали себя неуютно. Кое-кто рванул в бомбоубежище.

На рассвете выяснилось, что одному стервятнику, несмотря на плотную заградительную противовоздушную завесу, удалось прорваться к центру столицы. Сбросил он, как обычно, не бомбу, а большого веса торпеду, угодив в пяти или шестиэтажный жилой дом на углу улиц Кирова и Мархлевского.

Утром, когда Котельников относил свои вещи на квартиру лейтенанта, он, проходя мимо, увидел, что от многоэтажного дома осталась лишь небольшая часть стены. Словно ножом отрезало! Никто, конечно, не уцелел. Место было оцеплено милицией и военными, разъезжались последние пожарные машины.

На дверной звонок Юрия отозвалась женщина, оказавшаяся тёщей лейтенанта. Она была в курсе дела и тут же забрала чемоданчик и одеяло. Юрий извинился за беспокойство и поблагодарил за любезность.

Перед самым отбытием группы капитана Шмакова на выполнение задания во вражеский тыл старший майор госбезопасности Серебрянский произнёс несколько напутственных слов выстроившимся у полуторок, пожал руки командирам. Обращаясь с улыбкой к Котельникову, слегка приобнял его:

– Не подкачай.

В ответ Юрий кивнул, сказал, что всё будет, как положено. «Меня, как чемодан, никому не удастся перенести!»

К Серебрянскому подошёл Сёмин и с заметной ухмылкой спросил:

– Никак не можете расстаться?

Вместо ответа Серебрянский сказал несколько напутственных слов и пожал ему руку. Но не обнял.

Возможно, начальник разведки генерал Сёмин, увидев тёплое расставание заместителя начальника Особой группы с его будущим помощником, сделал соответствующие выводы.

Котельников, естественно, был тронут прощанием с Серебрянским, но из-за реакции Сёмина почувствовал себя неловко, уловил смысл его вопроса. Воробей-то был стреляный.

Проезжая по Красной площади, полуторки остановились у Мавзолея Ленина. Все выскочили из машин и подошли к нему: пару минут постояли молча, как бы обещая выполнить задание партии и правительства, затем быстро разошлись по машинам и тут же отъехали. По пути увидели далеко в стороне огромное пламя. Горела Калуга.

К утру следующего дня достигли города Кирова (Песочня). Там располагался разведотдел штаба Брянского фронта. Командование спецгруппы познакомилось с его начальником майором Янапу, обещавшим посодействовать спецназовской группе в переходе линии фронта, а также с его немногословным и подтянутым заместителем – капитаном с орденом Ленина первого образца, на винте, на груди Алексеем Галюгой и командиром разведроты старшим лейтенантом Иваном Корбутом, получившим приказ майора Янапу обеспечить переход московской группы через линию фронта.