То обстоятельство, что Франческо и Бьянка умерли внезапно, в расцвете сил, в течение двух дней друг за другом, и, несмотря на взаимное недоверие между братьями, кардинал Фердинандо тогда действительно наносил им визит, неизбежно привели к обычным сплетням и подозрениям. Ходили слухи об отравленном фруктовом пироге, который, как думали некоторые, приготовил Фердинандо, но другие придерживались мнения, что, наоборот, пирог состряпала сама Бьянка для своего деверя. Согласно этой последней версии, недоверчивый кардинал осознанно испытал его на Франческо, при этом охваченная ужасом Бьянка, увидев агонию мужа, схватила свой собственный кусок пирога и проглотила его, это был жест гибельного отчаяния. Кто-то с радостью предпочтет поверить в такую шекспировскую denouement (развязку); однако нужно признать, что при вскрытии трупов, которое Фердинандо немедленно приказал провести в присутствии членов семьи Бьянки, а также всех придворных врачей, не было обнаружено ни следа яда. Причиной обеих смертей, как полагают в настоящее время, почти наверняка была малярия.

Хотя новый великий герцог немедленно сообщил венецианцам о «самой прискорбной двойной потере», которую он перенес, он не позволил похоронить свою невестку вместе с ее мужем. Вместо этого ее тело было завернуто в саван и брошено в общую могилу. Он также приказал, чтобы герб ее семьи стирали, где бы он ни находился, и заменяли гербом первой жены Франческо, Иоанны. Траур был запрещен — так же, из уважения к чувствам Фердинандо, поступили и в Венеции.

Во Флоренции такое мелочное проявление мести, как ни печально, но, по крайне мере, понятно. В родном городе Бьянки это было непростительно. Бьянка заслуживала лучшего. Но сограждане венецианцы никогда ее не забывали; и приятно писать, что дом, где она родилась и провела детство, по соседству с Понте Сторто в приходе Сан-Апонал — один из красивейших уголков Венеции — все еще имеет именную табличку в ее память.

Когда Бьянка Каппелло умерла в октябре 1587 года, дож Николо да Понте уже два года был в могиле. Однако мы немного потревожим его покой и упомянем о еще одном событии, происшедшем во время его правления, которое, будучи незначительным само по себе, было важной и зловещей чертой политической жизни Венеции в тот период: растущее могущество и уменьшающаяся популярность Совета десяти.

Как помнят читатели, Совет десяти первоначально был создан как временный комитет общественной безопасности для борьбы с последствиями неудачного заговора Баймонте Тьеполо в июле 1310 года. Предполагалось, что совет просуществует два с половиной месяца; в тот момент, о котором мы говорим, он существовал уже несколько столетий, за это время став важной частью венецианского правительственного механизма. Важной, но вместе с тем не вполне органичной: с самого начала Совет десяти отказался полностью приспосабливаться к венецианской конституционной системе. Эта система имела форму пирамиды: дож — синьория — коллегия и сенат — Большой совет. Совет десяти, однако, всегда оставался в стороне — нелогичное, аномальное образование с исключительными полномочиями, которые в крайнем случае оно могло использовать, чтобы прекратить волокиту, чтобы обойти долгие дискуссии сената, принимать свои собственные решения и немедленно приводить их в действие. Обычные дела, политические или военные, финансовые или дипломатические, проходили по обычным каналам, с обычными оговорками и проволочками. Срочные вопросы или дела, требующие особой секретности или деликатного подхода, могли, минуя коллегию, попадать прямо в Совет десяти, который был уполномочен действовать по собственному усмотрению, производить платежи из тайных фондов, и даже давать секретные инструкции венецианским дипломатам, отправляющимся за границу. Сфера компетенции совета десяти охватывала все, что касалось государственной безопасности и охраны порядка, — и границ его полномочий практически не существовало.

Имея такие полномочия, удивительно, что, по крайней мере в основном. Совет десяти использовал свое огромное могущество так мудро, — особенно если учесть, что ему нечасто требовалось отчитываться за свои действия перед высшей властью. На деле, однако, удавалось избежать злоупотреблений главным образом благодаря его внутренним ограничениям и противовесам. В совет избирали на один год, вновь избираться бывшие члены имели право только по прошествии года. Два члена одной семьи никогда не могли избираться в совет одновременно. Руководящая роль никогда не принадлежала одному человеку, но триумвирату глав совета — capi, который менялся каждый месяц и членам которого на время пребывания у власти были запрещены все социальные контакты с внешним миром, чтобы они были недоступны для слухов или подкупа. Продажность наказывалась смертью. В заключение — очень важный момент, о котором слишком часто забывают, — в совет, помимо десяти избранных членов, также входили дож и синьория, увеличивая его фактическую численность до семнадцати человек.

Но постепенно становилось ясно, что даже семнадцати членов не всегда достаточно. Мы уже видели, что при необходимости принятия важного решения Совет десяти просил Большой совет избрать zonta — дополнительный орган, состоявший из сенаторов, которые присоединялись бы к десяти для обсуждения особых вопросов. Эти zonte значительно укрепляли власть Совета десяти, уменьшая влияние оппозиции в других советах; но поскольку Совет десяти усиливался, его члены контролировали все больше государственных дел, другие, более традиционные органы управления постепенно теряли свое значение, и это им, естественно, не нравилось. Первые признаки этого недовольства появились еще в 1457 году, когда Совет десяти справедливо обвинили в превышении полномочий, поскольку они приказали сместить с поста дожа Франческо Фоскари. Одиннадцать лет спустя их полномочия были детально ограничены до решения «наиболее деликатных вопросов» — «cose segretissime». Однако эта формулировка оставляла множество лазеек, и деятельность Совета десяти не была заметно ограничена.

Даже, скорее, напротив. Беспокойная история Венеции конца XV века и первой четверти XVI давала все больше и больше поводов для избрания zonte, пока в 1529 году мера, к которой изначально прибегали редко и в исключительных случаях, не стала общепринятой системой, и был провозглашен постоянный состав zonta, состоявший из пятнадцати главных должностных лиц государства. Восемь лет спустя было предпринято новое и еще более противоречащее конституции действие: расширенный Совет десяти начал назначать подкомиссии, прямо подотчетные только ему. Первым из них был орган, известный как борцы с богохульством (Esecutori contra la Bestemmia), который специально занимался борьбой с безнравственностью — в чем преуспел не более, чем все другие организации такого рода; но за ним в 1539 году последовало введение института трех государственных инквизиторов (Inquisitori di Stato), что пробудило в душах многих здравомыслящих венецианцев серьезные опасения. Объявленная цель этого органа — укреплять государственную безопасность — была вполне понятна. Король Франции и король Испании содержали настоящую армию шпионов по всей республике, продажа секретов которым стала обычным и прибыльным делом. Чтобы выжить, Венеция полагалась на дипломатию, а поэтому очевидно, что такую опасную торговлю надо было прекратить. Но когда стало ясно, что трое государственных инквизиторов, хотя формально и подотчетных Совету десяти, были специально облечены теми же полномочиями, которыми обладал и сам совет, и, в частности, имели право проводить расследование и выносить приговор без предварительного согласования с дожем, люди начали задаваться вопросом, не станет ли подобное лечение хуже болезни.