К весне 1572 года венецианцам стало ясно, что интуиция их не подвела. Испания, как обычно, увиливала и мешкала, выдвигая одно возражение за другим. Папа делал все возможное, чтобы побудить испанцев к действиям, но он уже был болен и 1 мая скончался. С его смертью лигу покинул боевой дух. Наконец, потеряв надежду на помощь испанцев, Венеция решила самостоятельно предпринять экспедицию, к которой добровольно присоединился Маркантонио Колонна с эскадрой папских галер. Только тогда испанцы были вынуждены действовать. Они не желали остаться в стороне, если будет одержана еще одна победа. Филипп больше не возражал, и в июне дон Хуан Австрийский наконец получил позволение присоединиться к своим союзникам.

Флот соединился у Корфу и направился на юг в поисках врага. С некоторым беспокойством союзники узнали, что за восемь месяцев, прошедших после Лепанто, Селим сумел построить новый флот из 150 галер и восьми галеасов — эти последние были новшеством для турок, на которых, очевидно, произвело сильное впечатление, насколько блестящее применение этим кораблям нашел дон Хуан Австрийский при Лепанто. Однако прошел слух, что корабельные плотники, осознававшие участь, которая их ожидала, если им не удалось бы завершить работу в установленный султаном срок, были вынуждены использовать сырую древесину; что пушки были отлиты поспешно и многие из них непригодны для использования; и что насильно завербованные на службу после ужасных потерь при Лепанто команды почти не обучены. Было маловероятно, что они доставили бы союзникам большие трудности. Главной задачей было навязать туркам сражение.

Так в действительности и оказалось. Флоты встретились у Модоны — в течение 250 лет это была одна из основных венецианских факторий в Пелопоннесе, пока ее не отнял султан в 1500 году, — и сразу же турки укрылись в гавани. Союзники погнались за ними, заняли позицию прямо у входа в гавань, у Наварино (современный Пилос) и стали ждать. Модона, как им было известно, не могла долго обеспечивать флот таких размеров. Гористая местность была бесплодна, дороги отсутствовали; все снабжение могло осуществляться лишь с моря. Казалось, нужно просто подождать и враг будет вынужден выйти из укрытия, а затем последовало бы повторение битвы при Лепанто.

Но снова надежды Венеции были разрушены; и снова причиной тому стали испанцы. 6 октября дон Хуан внезапно объявил, что он не может дольше оставаться в греческих водах и возвращается на запад. Фоскарини, ошеломленный, спросил о причине и, когда принц дал неубедительный ответ, что его запасы провианта подходят к концу, сразу же предложил снабдить его провизией из собственных припасов и, если это необходимо, приказать, чтобы из Венеции доставили еще. Но дон Хуан, несомненно действуя согласно новым приказам из Испании, был непоколебим. Колонна его поддержал. Фоскарини должен был признать, что его флот не был достаточно большим, чтобы противостоять туркам в одиночку. Он кипел от ярости при мысли об упущенной возможности, но, не имея выбора, отдал приказ возвращаться.

Всю зиму венецианский посол убеждал короля Филиппа. Турки, доказывал он, стремились к мировому господству; они постоянно расширяли свои владения в течение почти пятисот лет и продолжали захватывать новые территории; чем дольше им позволить наступать, тем более сильными и неодолимыми они станут; это долг короля перед христианством — и перед самим собой, если он желает сохранить свой трон, — взяться за оружие и не складывать его, пока труд, столь блистательно начатый при Лепанто, не будет полностью завершен. Но Филипп не хотел слушать. Он ненавидел Венецию и не доверял ей; он исполнил свой долг в том, что касалось турок, в прошлом году, и с немалым успехом; после такого разгрома должно пройти какое-то время, пока враги вновь поднимут голову. Между тем он целиком занят восстанием Вильгельма Молчаливого в Нидерландах. Он же не жалуется и не упрашивает Венецию помочь ему с его проблемами; он не видит причины, почему он и дальше должен помогать ей справиться с собственными трудностями.

Но в эти же зимние месяцы король Франции, Карл IX, был также занят, строя козни против Филиппа в трех различных областях. В Нидерландах он оказывал всю возможную поддержку восстанию. В Средиземноморье он маневрировал с целью добиться контроля над Алжиром, и, возможно, именно его происки послужили причиной того, что Филипп отозвал дона Хуана из Наварино. В Венеции и в Константинополе его послы упорно трудились, чтобы добиться мира между султаном и республикой. К весне их усилия увенчались успехом. Венеция не желала мира. Особенно после Лепанто она делала все возможное, чтобы сплотить лигу и убедить своих союзников присоединиться к ней в всеобщем наступлении, которое с божьей помощью должно было бы закончиться только в самом Константинополе. Но республика потерпела неудачу. Филипп был откровенно не заинтересован, как и новый папа Григорий XIII. Брошенная союзниками, республика слишком хорошо зная, что продолжать войну в одиночку означало навлечь новые нашествия турок в Адриатику и, по всей вероятности, захват Крита и ее последней крепости в Леванте. Венеции ничего не оставалось, кроме как принять условия, которые ей были предложены. 3 марта 1573 года соглашение было подписано. Венеция брала на себя обязательство, помимо прочего, платить султану по 300 000 дукатов в течение трех лет и отказаться от всех притязаний на Кипр.

Во владениях его католического величества раздавались вопли ужаса и отвращения. В Мессине взбешенный дон Хуан Австрийский сорвал знамя лиги с верхушки мачты и поднял испанский флаг. Насколько прав был Филипп, говорили его подданные, что не доверял этим венецианцам; они обязательно предали бы его, раньше или позже. Все было так, как если бы победа при Лепанто никогда не была одержана.

На самом деле так и было. Несмотря на все ликование, веселье и шум, а также создание великой легенды о Лепанто, которая сохранилась по сей день, истина заключается в том, что одно из самых прославленных морских сражений, как оказалось, не имело какой-либо долговременной стратегической важности. Но те, кто сокрушался громче всех, могли винить только себя.

Правление дожа Альвизе Мочениго началось с двойного несчастья: провала экспедиции 1570 года и потери Кипра. Затем был триумф Лепанто, который мгновенно поднял дух венецианцев от полного упадка до уровня экзальтации, возможно не имеющей себе равных на протяжении всей истории республики. Старому дожу довелось править и во время еще одного взрыва народного ликования, и во время катастрофы, которая была еще страшнее, чем предыдущая, прежде чем его короткое, но богатое событиями правление подошло к концу.

Первым из этих событий был визит двадцатитрехлетнего короля Франции Генриха III, который посетил Венецию в июле 1574 года. Обстоятельства были, мягко говоря, необычными. Только в феврале этого года — благодаря интригам своей матери, Екатерины Медичи, — Генрих был коронован королем Польши. В мае, однако, неожиданно умер его старший брат, Карл IX, и Генриха срочно вызвали в Париж, где его ждала корона Франции. Опасаясь недовольства своих польских подданных — службе которым он посвятил свою жизнь всего три месяца назад, — он бежал из своего нежеланного королевства переодетым и под покровом темноты (на случай необходимости прихватив с собой бриллианты из польской короны, которые оценивались в 300 000 экю) и не останавливался до тех пор, пока не добрался до империи. Оттуда, после недолгого пребывания в Вене с императором Максимилианом, он отправился в Венецию.