Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дрожащее дыхание Уны. Пристальный взгляд Арделл. Весёлое, озорное подрагивание кончика хвоста алапарда.
…и тонкая стальная игла охотничьего ножа, которая прижимается к шее зверя. Откуда нож? И главное — в какой момент он успел его достать?
Арделл машет рукой — кажется, разочарованно. Морвил освобождает руку Нэйша и отходит — тот прячет нож и встаёт. Подбирает дарт из травы и что-то насмешливо говорит Гриз.
— Нечестно, — упрямо шепчет Уна.
— М-м-м, — вспоминаю, что так и не ответил. — Весьма… несуразное создание.
Морвил, изнывая от свободы и игры, валяется по хрусткой траве. Арделл что-то доказывает Нэйшу, сворачивая скользкие от воды кольца кнута. Устранитель отвечает, стоя чересчур близко от неё. Потом оборачивается в нашу сторону и делает приветственный жест.
Уна с испуганным писком кидается поглубже в заросли, а я осознаю, что торчу чуть ли не на виду — слишком увлекся зрелищем.
— На что уставился? — голос Мелони позади окончательно рушит очарование утра. — Грызи выгуливает своих питомцев. Монстра и алапарда. Ха. Эй, Грызи! Эй! Там вызов!
Машет Арделл и бормочет под нос:
— Ну надо ж, Морвил ему опять ничего не откусил. Морковка, а тебе тут чего? Про эту не спрашиваю, — указывает в заросли, откуда звучит новый испуганный писк, — ее дом целебня, это все знают. А ты чего тут хотел узреть?
— Как Морвил ему что-нибудь да откусит, — даю я почти что честный ответ.
Мелони удовлетворенно кивает. Говорит: «Да, тебе там письмо. У Фрезы заберёшь». И направляется к вольерам, и я гляжу ей вслед, пытаясь выкорчевать из себя чувство вины. Потому что ведь даже мысленно теперь я не имею права звать её наречённой или невестой — после того, как позволил себе поколебаться в чувствах. Как ей сказать об этом? И на какой корабль, уходящий в Незримые Дали, возложить этот груз?
— Янист, Тодд приехал, Тодд приехал!
Маленькая Йолла — оживлённый вихрь с белым корабликом в руках. Кораблик к вечерней церемонии Провожания ей делала Фреза (а я помогал с мачтами и парусами) — но у торговца Тодда девочка разжилась маленьким медным фонариком на мачту.
— Глянь, как горит, как настоящий, а? Тодд мне ужо и приделать помог. А на палубу я во, сластей у него купила — это для братьев, а батя сладкого не любил, так Тодд сказал, что вот табачок этот прямо вот про каждого мужика делан, пусть даже и для мёртвого, да! А ты ещё не запас? Совсем не запас?! Так беги, а то ж уедет совсем, а как ты вечером?!
Киваю и спешу к воротам питомника, где уже мило щебечет со старым Тоддом Аманда. Перебирает корабли, рядами выложенные в его тележке, цокает языком: «О, тропы Перекрестницы, груз чьих вин потащит на себе эта шхуна? Эвальда Шеннетского? Впрочем, у меня есть тут на примете один устранитель…»
В присутствии светозарной нойя сморщенный Тодд самую малость разглаживается, жмурится и кивает мне даже с какой-то долей благосклонности. Показывает на корабли — я качаю головой. Мне не нужен корабль для Провожания: мёртвые там, с Единым, предстают перед Справедливейшим Судиёй, который определит каждому Лучший из Миров. Хотя и велико искушение — провести пальцами по гладкоструганным палубам, перебрать медные и бронзовые фонарики в коробке… вернуться памятью в детство, когда традиция ещё что-то значила.
Но я роюсь в коробах Старого Тодда в поисках подарков: я давно запас защитный артефакт для Мелони, нитки для вышивания с серебром для нойя, новый водный амулет — для Лайла… А что может понравиться Арделл? Я всё тянул и тянул, заказал вот для Йоллы отличный атлас с картами Кайетты — девочка очень хочет учиться… А тут не решился.
Так что я перебираю ленты, гребни, артефакты — мелкий подарочный хлам, в котором нет-нет да попадётся сокровище. И не могу отвязаться от старой песни, слышанной ещё в детстве:
Корабли плывут, корабли плывут —
На себе они что несут?
Это тем дары, это тем дары,
У кого под водой пиры.
Корабли плывут по ночной воде,
Где их пристань, скажи мне, где?
Где бурлит вода, где бурлит вода,
Где ушедшие навсегда.
День Памяти на то так и называется, чтобы тебя одолевала память.
Откладываю со вздохом какую-то женскую надушенную шляпку — откуда она у Тодда?
Перчатки — тонкие, прочные, искусно выделанные из кожи. Пропитаны огнестойким составом — коричневая кожа чуть-чуть отливает бирюзой. А у неё иногда краснеют и замерзают пальцы, и перчатки скроют шрамы поперёк ладони…
Аманда цокает языком, поглядывает лукаво:
— Ай-яй-яй, сладенький, какая вещица. Только вот Мел они будут велики, а мне маловаты. Ну, разве что Гриз — в самый раз, представляешь? Тодд, дорогуша, скидочку в честь праздника?
Они торгуются за корабль, взахлёб, с красочными оскорблениями и перечислением достоинств и недостатков товара — пока я прячу перчатки и тихонько сую старому Тодду две золотницы — без торга.
И память не оставляет, купает в своих волнах. Вспоминается отец — он не любил Корабельные Дни, даже храмы не посещал. И мой опекун — господин Драккант учил нас с Мелони делать кораблики и украшать их, водил вечером к речке и хохотал: ну вот, устроили году проводы, расплевались с прошлым? Завтра будем встречать новое?
Аманда идёт рядом, прижав к груди резную шхуну с красными бортами. Понимающе кивает в ответ на мой взгляд.
— Память, сладенький?
Память… о девочке, с сосредоточенно нахмуренными бровями опускающей свой кораблик в воду. Подталкивающей меня локтем: эй, эй, валяй, Морковка, давай уже свой корабль-провожатый. О девочке, которая никогда не окажется в трюме — где груз боли и памяти, и никогда — я клянусь! — не будет забыта и мною оставлена, но что мне делать и как сказать ей о том, что я забыл о своём слове?
Аманда мурлычет песню — на своём языке, но мотив тот же:
Корабли плывут, свет в ночи дрожит —
Что же в трюмах у них лежит?
Это прошлый год, это груз невзгод,
Груз обид, боли и забот.
Корабли плывут, корабли плывут —
За собой они год зовут.
Корабли плывут и уходят вдаль —
Ты прими их к себе, вода.
Машет от общей кухни Фреза, показывает жестом: зайди. Киваю — и слышу, как откликается под утренним небом серебристый зов колокольчика-артефакта.
— Общая встряска, — мурлычет Аманда, — сегодня рано, но это