У вас закал Лувеля, отменнейшего орудия политики, какое я когда-либо видел, притом у вас гибкость князя дипломатии. А какие помощники!.. Я бы дал отрубить много голов, чтобы получить в свое распоряжение кухарку бедняжки Эстер… Где только вы находите таких красоток, как та девушка, что некоторое время подменяла собою эту еврейку для Нусингена?.. Я просто теряюсь, откуда их брать, когда они нужны мне…

— Помилуйте, сударь, — сказал Жак Коллен. — Вы меня смущаете… От этих похвал, услышанных от вас, нетрудно потерять голову…

— Они вами заслужены! Да ведь вы обманули самого Перада! Он принял вас за полицейского чиновника!.. Слушайте, не виси у вас на шее этот несмышленыш, которого вы опекали, вы бы нас провели.

— О сударь, вы забываете Контансона в роли мулата и Перада на ролях англичанина!.. Актерам помогает театральная рампа; но так бесподобно играть роль среди бела дня в любой обстановке, на это способны только вы и ваши…

— Полноте! — сказал Корантен. — Мы оба знаем себе цену и важность наших заслуг. Мы оба с вами одиноки, глубоко одиноки; я потерял старого друга, вы — вашего юного питомца. Я в эту минуту сильнее вас, — почему бы не поступить нам, как в мелодраме «Адретская гостиница»! Я предлагаю вам мировую и говорю: «Обнимемся, и делу конец!» Обещаю вам, в присутствии генерального прокурора, полное и безоговорочное помилование, и вы станете одним из наших, первым после меня, быть может, моим преемником.

— Стало быть, вы предлагаете создать мне положение?.. — спросил Жак Коллен. — Завидное положение! Из черненьких прямо в беленькие…

— Вы окажетесь в той сфере деятельности, где ваши таланты будут хорошо оценены, хорошо оплачены и где вы будете поступать по своему усмотрению. У полиции политической и государственной есть опасные стороны. Я сам, каким вы меня знаете, уже дважды сидел в тюрьме… Но это мне ничуть не повредило. Можно путешествовать! Быть тем, кем хочешь казаться… Чувствуешь себя настоящим мастером политических драм, вельможи относятся к тебе с учтивостью… Ну-с, любезный Жак Коллен, устраивает вас это?..

— Вам даны на этот счет указания? — спросил его каторжник.

— Мне дано неограниченное право… — сказал Корантен, восхищенный собственной выдумкой.

— Вы шутите; вы человек большого ума и, конечно, допускаете, что можно и не доверять вам… Вы предали немало людей, упрятав их в мешок и притом заставив их влезть туда якобы добровольно. Я знаю ваши блестящие баталии: дело Симеза, дело Монторана… О! Это настоящие шпионские баталии, своего рода битвы при Маренго!

— Так вот, — сказал Корантен, — вы питаете уважение к господину генеральному прокурору?

— Да, — сказал Жак Коллен, почтительно поклонившись. — Я восхищаюсь его благородным характером, его твердостью, великодушием и отдал бы свою жизнь, лишь бы он был счастлив. Поэтому я прежде всего выведу из опасного состояния, в котором она находится, госпожу де Серизи.

Генеральный прокурор не мог скрыть чувства радости.

— Так вот, спросите же у него, — продолжал Корантен, — властен ли я вырвать вас из того унизительного положения, в котором вы пребываете, и взять вас к себе на службу?

— Да, это правда, — сказал господин де Гранвиль, глядя на каторжника.

— Чистая правда? Мне простят мое прошлое и пообещают назначить вашим преемником, ежели я докажу свое искусство?

— Между такими людьми, как мы с вами, не может быть никаких недоразумений, — продолжал Корантен, проявляя такое великодушие, что обманул бы любого.

— А цена этой сделки, конечно, передача писем трех дам? — спросил Жак Коллен.

— Мне кажется, нет нужды говорить об этом.

— Любезный Корантен, — сказал Обмани-Смерть с насмешкой, достойной той славы, какую стяжал Тальма в роли Никомеда, — благодарю вас, я вам обязан тем, что узнал себе цену и понял, какое значение придают тому, чтобы вырвать из моих рук мое оружие. Я этого никогда не забуду. Я всегда и во всякое время к вашим услугам, и вместо того, чтобы говорить, как Робер Макэр: «Обнимемся!..» — я первый вас обниму.

Он с такой быстротой схватил Корантена поперек туловища, что тот не успел уклониться от этого объятия. Он прижал его к своей груди, как куклу, поцеловал в обе щеки, поднял точно перышко, распахнул дверь кабинета и опустил его на пол в коридоре, всего измятого этими грубыми объятиями.

— Прощай, любезный, — сказал он, понизив голос. — Нас отделяет друг от друга расстояние в три трупа; мы скрестили шпаги, они одной закалки и равны по размеру… Сохраним уважение друг к другу; но я хочу быть равным вам, а не вашим подчиненным. Вы оказались бы так вооружены, что были бы, по-моему, слишком опасным начальником для вашего помощника. Проложим ров между нами. Горе вам, если вы ступите в мои владения!.. Вы именуетесь Государством точно так же, как лакеи носят имя своих господ; а я хочу именовать себя Правосудием; мы будем часто встречаться, и нам следует проявлять в наших отношениях тем больше достоинства и приличия, что мы всегда останемся отъявленными канальями, — шепнул он ему на ухо. — Я дал тому пример, поцеловав вас…

Корантен растерялся впервые в жизни и позволил своему страшному противнику пожать себе руку.

— Если так, — сказал он, — я полагаю, что в наших интересах быть друзьями.

— Мы будем сильнее каждый в отдельности, но вместе с тем и опаснее, — прибавил Жак Коллен тихим голосом. — Итак, разрешите мне просить у вас завтра задаток под нашу сделку.

— Ну что ж! — сказал Корантен добродушно. — Вы отнимаете у меня ваше дело, чтобы передать его генеральному прокурору; вы будете причиной его повышения; но не могу не сказать вам, что вы избрали благую долю. Биби-Люпен слишком известен, он свое отслужил. Если вы его замените, вы займете единственное подходящее для вас положение; я восхищен видеть вас там… честное слово…

— До скорого свидания, — сказал Жак Коллен.

Вернувшись в кабинет, Жак Коллен увидел, что генеральный прокурор сидит за столом, обхватив голову руками.

— И вы можете уберечь графиню де Серизи от грозящего ей безумия?.. — спросил господин де Гранвиль.

— В пять минут, — отвечал Жак Коллен.

— И вы можете вручить мне всю переписку этих дам?

— Вы прочли эти три письма…

— Да, — сказал генеральный прокурор с живостью. — Мне стыдно за тех, кто писал эти письма.

— Ну, мы теперь одни! Запретите входить к вам, и побеседуем, — сказал Жак Коллен.

— Позвольте… Правосудие прежде всего должно выполнить свой долг, и господин Камюзо получил приказ арестовать вашу тетушку.

— Он никогда не найдет ее, — сказал Жак Коллен.

— Произведут обыск в Тампле у некой девицы Паккар, которая держит