Стена рушится под моим кулаком. Грейсон отрывается от обеда и смотрит на то место, где находится моя рука.

Кольт вздыхает.

— Это уже третий раз за сегодня.

Грейсон ставит стакан с кровью и вытирает рот тыльной стороной ладони.

— Она появится.

Он продолжает это говорить.

— Нет.

Они обмениваются одним из своих взглядов.

— Маттео, — осторожно начинает Кольт, расстегивая и застегивая манжеты своего костюма.

— Нам нужно быть готовыми к тому, что Деми не вернется.

Я рычу низко в груди, и мои клыки болят, пронзая его кожу, учат его не говорить о Деми так, как будто она мертва.

Он поднимает руку, чтобы успокоить меня.

— Я знаю, что ты, должно быть, чувствуешь, но мы прожили без нее сотни лет. Мы продолжим жить с ней или без нее.

Он жмурится, как будто одна мысль о продолжении причиняет ему боль.

— Я не хочу этого делать, — говорит Грейсон низким, опасным голосом.

Из нас троих он меньше всего с ней связан. Ему еще предстоит разделить с ней кровь, но это не уменьшило его желание, чтобы она была частью его жизни.

— Этого не произойдет, — обещаю я им обоим. — Я не остановлюсь, пока эта маленькая лисица не будет найдена и она снова не станет угрожать всем нам.

Они садятся на свои места, успокоенные моими словами. Я породил их, и они безоговорочно доверяют мне. Никогда за то время, что мы были вместе, я не нарушил обещание.

Впервые в своей бессмертной жизни я волнуюсь, что разочарую их.

Деми

— Хорошо, поговорим. Я падаю на кровать, закладываю руки за спину и качаю ногой.

Мария настояла на том, чтобы мы разговаривали в моей комнате, поэтому всю дорогу сюда мы шли молча. Теперь она стоит передо мной и возится со своими волосами.

Получаю ли я удовольствие от того, что ей так неудобно?

Да.

— Ну, я…. Честно говоря, я не знаю, с чего начать.

Я поднимаю бровь.

— Это ты хотела поговорить, Мария.

Она вздыхает и отворачивается от меня, упираясь кулаками в бедра и опуская голову.

— Когда твой отец умер…

— Меньшее, что ты можешь сделать, — это повернуться лицом ко мне, когда говоришь то, что собираешься сказать, — я сажусь прямо и скрещиваю руки на груди.

Я не намеренно усложняю ситуацию. Благодаря Марии мне так легко впадать в угрюмые подростковые колкости.

Развернувшись на каблуках, Мария смотрит на меня своими карими глазами. Они так похожи на мои. По краям коричневый цвет настолько темный, что выглядит как темный шоколад, затем, когда радужная оболочка встречается со зрачком, оттенок светлеет до почти красновато-коричневого цвета.

— Ты такая злая.

Ее комментарий застал меня врасплох, поэтому я не ответил на него.

Мария проводит рукой по волосам.

— Когда твой отец умер, я так разозлилась на Никс. Она безжалостно убила его. Разорвала его на части. Когда мне позвонили для опознания тела, единственное, что я смогла узнать, — это татуировку на запястье.

Она делает паузу, чтобы посмотреть, как я отреагирую. Ее глаза изучают мое лицо, и когда она кивает, выглядя довольной, что я отреагировала так, как она ожидала, она продолжает.

— Я оставила тебя с Ирен и Робертом, потому что они были хорошими людьми. Ирен отчаянно хотела ребенка, поэтому я все организовала.

Я подвигаюсь и опускаю скрещенные руки, сложив руки на коленях и глядя на тумбочку. Я не уверена, что мне сейчас хочется это слушать.

— Я вернулась за тобой, — говорит она, и мой взгляд возвращается к ней. Ее глаза умоляют меня понять. — Я вернулась и увидела тебя с ними. Ты была так счастлива… они отвезли тебя в зоопарк, и ты вернулась с самой большой мягкой игрушкой. Я наблюдала, как Ирен с такой нежной заботой тебя переодевала. Роберт подбросил тебя в воздух, и ты захихикала. Это было так беззаботно. Как будто ты забыла, что случилось с твоим отцом…

— Я не забыла.

Она кивает.

— Я знаю, но видеть тебя в такой безопасности. Такой счастливой… Я не смогла отнять это у тебя. Ты уже так много потеряла. Я не хотела нести ответственность за то, что лишила тебя шанса на хорошую жизнь. Все, что я могла дать тебе, — это гнев и печаль.

Слезы и прерывистое дыхание Марии задевает струны моего сердца. Будь она проклята за то, что заставила меня чувствовать что-то кроме гнева.

— Думаю, я понимаю, почему ты это сделала, Мария. Я понимаю. Но я не согласна. Мне было бы грустно расставаться с Ирен и Робертом, но ты была моей матерью. Мое сердце было вырвано из груди, когда ты ушла. Решение могло быть. Мы могли бы договориться с моими родителями. Ты была важна.

Мой голос улавливает последнее слово, поэтому я останавливаюсь, снова отводя взгляд и работая челюстью, чтобы сдержать слезы.

Это тот разговор, которого я хотела избежать. Я не умею изливать душу. Это чертовски больно.

Она плачет безудержно, и когда она падает передо мной на колени, я зажмуриваюсь.

Черт, это так жалко. Даже я не настолько бессердечна, чтобы позволить ей быть одной. Медленно соскользнув с кровати, я обхватываю ее руками.

Я не говорю ей, что все в порядке или что я ее прощаю. Я далека от этого, но я рядом. Ее руки крепко сжимают меня, компенсируя все годы объятий, которые она пропустила. Ее слезы просачиваются сквозь мою рубашку и увлажняют мою кожу.

Примерно через минуту она отстраняется.

— Спасибо, — говорит она, вставая.

Я остаюсь на коленях на земле, а она идет в ванную, чтобы высморкаться и умыться.

Она выходит обратно, выражение ее лица закрыто от эмоций, которые она пролила на мое плечо несколько минут назад.

— Время пробуждения — шесть. Завтра ты не ляжешь спать. Я попрошу одну из девушек забрать тебя.

Мария поправляет рубашку, отводит взгляд и, не оглядываясь, выходит из комнаты.

Что, черт возьми, произошло? В одну секунду мы разделяем боль, а в следующую она снова становится стервой.

Ударив кулаком по краю кровати, я рычу. Как получилось, что это она сломалась, а я остался стоять на коленях на земле, с болью в мозгу от попыток осознать все, в чем она призналась?

Я все больше и больше сожалею о своем решении поехать с ней и Николь.

Мне не терпится уйти.

Мак оставил мне стопку книг. За два дня я прочитала три. Я разделяю время на чтение, обучение и