истории. А два оставшихся мужика, примерно одного возраста с моим отцом, были писателями. Арвид Ярнефельт и Юхани Ахо. Никогда про них не слышал, но, судя по восторженной реакции матушки, наверное очень знаменитые. В общем, полный дом именитых гостей.

Тут же на стол был выставлен бабулей еще один рыбник, а братец Ахти притащил со двора закипевший самовар. Ну, вот, а я оладьями давился. Впрочем, и этот рыбник мне никто не предложил, а наоборот, выпроводили из-за стола, чтобы освободить гостям стул.

По окончании их завтрака мне устроили повторную экзаменацию. Я читал им свои два стиха, и на финском, и на русском. На шведский я так и не смог их перевести, мой мысленный автоперевод дал сбой и отказывался это делать. Вернее, я-то переводил, но то, что у меня получилось, надо было читать, явно в рэп-стиле, который, наверное, никто из этой компании не оценил бы.

Руова диктовала мне тексты, и я, от усердия высунув язык, записывал их карандашом на бумаге. А ещё она меня мучила вопросами как я сумел написать такие стихи и что меня на это подтолкнуло. Пришлось опять рассказывать про покраску сарая, про лягушек живущих в нашем озере и про красивую цаплю, которая охотилась на лягушек, но улетала, если я близко к ней подкрадывался. Вроде поверили.

Затем читал отрывки каких-то басен из привезенной книги авторства херра Ярнефельта. А херра Коскинен устроил мне экзамен по математике. Простые примеры с сложением и вычитанием я выполнил, а на предложение примеров с умножением и делением искусственно завис. Здесь мне на выручку пришла мама, которая заявила, что Матти этому ещё не учили.

— Ну, что сказать? Ваш мальчик гений, — подвела итог Текла Хултин, обращаясь к моим предкам. — Мне пока еще не попадались дети в возрасте вашего сына, усвоившие подобные знания. Насколько я могу знать, в Финляндии был всего один подобный гений. Это наш великий писатель и поэт Захариас Топелиус, которого вы все прекрасно знаете по его рассказам и басням, — вся родня усиленно закивала головами, один я остался в неведение, кто это такой. А дед Кауко при упоминании этой фамилии почему-то скривился.

— И он, будучи почти вашим земляком, его родители родились и выросли в Оулу, — назвала она Улеаборг на финский манер. — Когда узнал, что здесь появился маленький финский гений, поручил нам вручить ему подарок. После проверки, разумеется, которую ваш сын полностью прошёл. Ээро, прошу вас, — обратилась она к редактору газеты.

— Херра и руова Хухта, мы все здесь убедились, что ваше письмо правдиво, и вы смогли вырастить такого замечательного и одаренного сынишку, — толкнул небольшую пафосную речь этот круглолицый господин, предки от его слов непроизвольно встали чуть ли не по стойке смирно, а у матушки даже заблестели слёзы в глазах. — От имени и по поручению господина Топелиуса вручаю вашему сыну четырехтомный сборник «История Финляндии в картинках» с его личными автографами и пожеланиями, — он достал из под стола немаленький сверток в плотной коричневой упаковочной бумаге и вручил его отцу, а матушке протянул какую-то открытку. — А это его личное приглашение посетить его в Гельсингфорсе в любое удобное вам время. Ах да, — спохватился он, когда уже почти уселся на своё место. — Вы же Кауко Хухта? — обратился он к деду. — Депутат народного сейма?

— Да, так и есть, — подтвердил он. — А что? Только не говорите, что это Захарий вам про меня рассказал!

— Именно он, — подтвердил херра Эркко. — И он просил передать вам в качестве примирения, вот эти две бутылочки двойного рома из Вест-Индии. — С этими словами он опять нырнул под стол и вытащил ещё один сверток, в котором оказались две пузатые бутылки с золотистым содержимым. — Херра Хухта, удвлетворите наше любопытство, расскажите как вы с ним умудрились поссорится?

— Да всё очень просто, — дед принял бутылки, но посмотрел на них с таким отвращением, как будто видел перед собой двухнедельной свежести рыбьи потроха. — Мы с ним подрались в таверне «Русалка». Он мне не поверил, что я участвовал в обороне Бормасунда во время крымской войны. И если честно, за такое извинение, — он кивнул на бутылки с ромом. — Я бы опять с ним подрался.

— А что не так? — напрягся Ээро Эркко.

— Меня в датской Вест-Индии лечили два месяца от жёлтой лихорадки хинином и этим ромом. Я с тех пор его видеть не могу. Но, тем не менее, спасибо! Приятно, что хоть кто-то помнит про старика. Мать, сходи в нижнюю клеть, принеси бутылочку коскенкорвы настоянной на бруснике. Надо же мне отдариться, да и на стол прихвати парочку для гостей, — обратился он к бабуле, которая что-то ворча, тем не менее довольно шустро обернулась, принеся три пыльных бутылки из зелёного стекла.

— Матти, а когда ты что-то новое напишешь? — вкрадчиво поинтересовалась у меня руова Хултин, пока мужчины откупоривали принесённые бутылки, а женская часть нашей семьи, лихорадочно метала на стол холодные закуски.

— Ну, — показательно потупился я. — Я уже кое-что сочинил. Когда дед Кауко возил меня на ярмарку, то я видел там человека с очень кривыми ногами.

— Точно, — подтвердил дед, который тоже, оказывается, прислушивался к нашей беседе. — Айво Кривоногий, он таким уже родился.

— А ещё там была кошка, тоже вся какая-то скрюченная, — подводил я базис под спёртую у Корнея Чуковского «Скрюченную песню». — Вот я сначала маленькими стишками записал про них, а потом сложил. И кое-что додумал и придумал. Но пока не знаю как это всё назвать, — постарался я как можно более путано и по детски объяснить гостям, которые уже все слушали мой бред.

— Так прочти нам, — то ли подбодрила, то ли потребовала магистр философии.

Ну, раз просят, чего я ломаюсь? И как на детском утреннике, в детском саду, я прочел этот стих, время от времени подсматривая в бумажку на которой он и был мной, записан.

Жил на свете человек,

Скрюченные ножки,

И гулял он целый век

По скрюченной дорожке.

А за скрюченной рекой

В скрюченном домишке

Жили летом и зимой

Скрюченные мышки…

Всем очень понравился этот стих. Ээро Эркко даже предположил, что его можно считать и политическим памфлетом для определённого круга населения княжества. Меня заставили прочитать стих несколько раз чтобы записать его, так как мои карандашные каракули никто из взрослых расшифровать не смог. А матушке поставили на вид, что надо ребёнка учить писать пером. А годика через два можно и в