Направляясь к тележке с суши, Мириам слегка задевает меня. Из-под иссиня-черных волос виднеется ее длинная шея. Своей мини-юбкой и глубоким декольте Мириам как бы заявляет: ходить в таком прикиде ей осталось недолго! Она расставляет тарелки на журнальном столике. Мартэн ставит последнюю запись группы «Морчиба», Франсуа скручивает косячок, а Кароль обращается в мою сторону:

– Она сказала: «шоколадный»?

Ноздри ее дрожат. Я целую ее, но не потому, что хочу. Просто чтобы она заткнулась на время, и еще для того, чтобы избавиться от впечатления, которое на меня произвела Жозиана. К чему оно?

Кароль вновь продолжает болтать о том, как она в апреле следующего года будет праздновать свое тридцатилетие. Я делаю вид, что слушаю ее щебет о маленьких отельчиках на лоне природы, о столиках с четырьмя вилочками, о шмотках-брендах. И тут из ванной наконец является Жозиана, одетая в обтягивающее черное платье с легкомысленными оборками. Мартэн угощает ее аперитивом, а мы все спешим расцеловаться с ней и поздравить с днем рождения. Когда подходит моя очередь, я шепчу ей на ушко: «Встретимся в гостиничном холле», а затем заявляю в пустоту, что для суши не хватает палочек. Когда я выхожу из двери, я слышу, как Мириам клянется, что они лежали в бумажном пакете, но Франсуа отвечает, что она слишком «курнула». «Как всегда», – замечает Мартэн, а потом я уже не знаю, что было дальше, так как дверь за мной захлопывается.

Я вхожу в лифт и приветствую стоящих там мужчину и женщину лет пятидесяти, затем вытаскиваю из трусов пакеты с палочками – все же они мне мешают.

– Вам нравится здесь? – спрашиваю я.

Мужчина улыбается. По нему видно, что он в своей жизни тоже наворотил всякого.

– A bit cold, but very pleasant (Вообще-то холодновато, но очень симпатично).

Они – из Торонто.

– Hope you don’t plan to eat with those (Надеюсь, вы не собираетесь ими пользоваться за столом), – замечает женщина.

У нее наверняка есть сын моего возраста. Двери открываются на первом этаже, я освобождаю им проход и кладу палочки по обе стороны очага в камине. Их быстро охватывает пламя. Я усаживаюсь на кожаную кушетку, она той же модели, что и в номере, и закуриваю. Наверное, на моих губах остался этот дурацкий блеск с медом: фильтр сигареты становится липким. Я вытираю рот рукавом свитера. Жозиана выходит из лифта и устремляется ко мне. Со своей красотой она могла быть манекенщицей или актрисой. А вместо этого работает редактором на радио. Подбирает материал для дурацкой передачи на тему потребления, в которой ведущий сообщает вам о том, что на этой неделе будет дешевле: лук-порей или редис.

– У тебя всего три минуты, – тараторит она. – Я сказала, что забыла свой кошелек в салоне красоты.

Я прошу ее сесть рядышком. Я понятия не имею, с чего начинать. Мне страшно, что у меня не хватит слов в присутствии этой девушки, что я не смогу их связать между собой. Она затягивается моей сигаретой, а я погружаю свою руку в ее еще влажные волосы.

– Послушай, Жози. Я знаю, что мы договаривались, что между нами – все кончено, но у меня не получается. Я не могу отделаться от мысли о тебе.

Она опирается на кушетку и закидывает ногу на ногу. Она смотрит на огонь. От палочек осталась горка пепла.

– Я тоже думаю о тебе, Брюно.

У нас с ней дико сложные отношения. В данный момент Жозиана позволяет мне гладить ей шею, волосы и лицо, и это, несмотря на присутствующий в холле гостиничный персонал, который наверняка еще вчера вечером засек ее с Мартэном. Жозиана обожает риск, но он у нее хорошо просчитан. Первое наше свидание состоялось после полудня у нее дома. Мартэн был на работе. Поглощенный судьбой своих пончиков, он никогда не возвращается раньше шести. Жозиан дождалась пяти часов и только тогда выставила меня за дверь. Один раз, когда я был особенно в ударе, мы продлили нашу встречу до половины шестого. И так все и шло до начала осени, пока Жозиана мне не призналась две недели назад, что «она ни в чем не уверена». Глупость какая! Сейчас, когда она была передо мной, я могу по зрачку угадать, как бьется ее сердце. Я вижу, что она сожалеет. Звонит мой мобильный.

– Белый дом вас слушает.

– Ты все еще в ресторане?

Это Кароль.

– Ага.

– Можешь принести три-четыре бутылки «Перье»?

Я говорю «да» и заканчиваю на этом разговор. Я поворачиваюсь к Жозиане и смотрю ей прямо в глаза. Она приказывает мне не делать этого, но как может мужчина смотреть на женщину, которая лишает его сна, ради которой он готов стать специалистом по ботанике, только чтобы вывести сорт розы того же голубого оттенка, что глаза его любимой, ради которой он готов провести воскресенье не на футбольном матче, а на кухне с суповой шумовкой? Жозиан возражает, что я и банку консервов открыть не умею, ну, пусть так – говорю я, да, потом начинаю злиться, это все не более, чем примеры. Я меняю тему разговора.

– Что это за история про шоколад?

– Понятия не имею. Говорят, что он проникает в поры и от этого возникает прилив сил.

Я спрашиваю:

– И каков результат?

Она пожимает плечами и утыкается лицом в мою шею. От ее дыхания по моим волосам бежит легкий ветерок, эта девушка сама чувственность, что ни говори! Ее ресницы щекочут меня, но я стараюсь не реагировать, это было бы как-то не по-мужски. Мы еще никогда не обсуждали возможность того, что я уйду от Кароль, а она от Мартэна. Может быть, настал момент заговорить об этом? Как только я открываю рот на эту тему, она словно каменеет:

– Ты с ума сошел?

Она добавляет, что у нее с Мартэном все хорошо, и она вовсе не хочет менять свою жизнь. Ни с того ни с сего я вспоминаю восседающую на мотоцикле худосочную девицу в обнимку с котом, и думаю, что этот рисунок напоминает наши с Жозианой отношения. С точки зрения символики, если говорить в переносном смысле, ясно, что я – это мотоцикл, а Мартэн – это кот. И вновь звонит телефон:

– Джеймс Бонд!

– Ты все еще в ресторане?

Это Мириам.

– А что тебе?

– Лучше принеси минералки «Сан-Пеллегрино», в ней пузырики помельче.

– Десять-четыре.

Я уже готов закончить разговор, как она заявляет:

– Мне нужно с тобой вечером увидеться.

– По-твоему, это удобно?

Тут звонит телефон Жозианы, и начинается полная неразбериха. Она встает и отвечает только, когда отходит на несколько шагов, встав за пушистой рождественской елкой, ветки которой украшены огоньками, звездочками, ангелочками и тросточками-леденцами.

– Хватит с меня, – выкрикивает Мириам в трубку, – я это от тебя уже последние три месяца слышу.

Я советую ей успокоиться, если, конечно, она не хочет испортить этот вечер. Она сообщает мне, что она сидит в ванной с третьим бокалом кира, чтобы не видеть, как все остальные пьют уже четвертый. Она описывает мне джакузи и душ с разными насадками. Мне кажется, она прямо намекает на что-то. Я ее прерываю: