Дальше было только безлюдное пространство. Этот обезумевший человеческий муравейник должен был скоро показать свой главный выход. Плотность обреченных людей здесь была намного ниже, и Хорнет, почувствовав прилив сил, перешел на легкий бег, подтаскивая и потряхивая Саманту, чтобы та не отключалась и все еще сопротивлялась сигналу от «Дятла». Она была славной, твердил себе Джейк, хорошенькой была эта русская шпионка, сильной и смелой, все еще боролась с неведомым внутри себя, уже почти даже не стоя на ногах. Но внезапно он почувствовал, что ее рука медленно гладит его по причиндалам, а ее губы, горячие и мокрые, осторожно касаются его шеи, целуя.

— Джейк… — медленно сказала она, закрывая глаза. — Я уже не могу…

— Терпи, Сэм. — оскалившись, он тряхнул ее, пытаясь привести в чувства.

— Возьми меня, дорогой. — просила она, корчась от боли в голове. — Давай, милый…

— Сэм! — твердо сказал он, снова тряхнув ее и продолжив тащить, скинув руку со своих штанов. — Держись, Сэм.

— Я сделаю абсолютно все, что ты захочешь… — она еще раз медленно поцеловала его в шею. — Пожалуйста, Джейк… Сними все это… Я слышу его… Я слышу…

— Мы уже почти рядом. — Хорнет заметил в конце коридора громадную противоядерную дверь, которая вела на самый верхний этаж, дальше которого была уже сырая земля.

Ее дрожащие пальцы осторожно коснулись его лица. От этого по спине пробежал холодок, а кожа поднялась мурашками. Он чуть сбавил шаг. В голове пронеслись абсолютно дрянные мысли, в которых он кидал ее на пол и сдирал остатки одежды, жадно раздвигая ее ножки. В мыслях, что вились внутри него, он сам становился подобен животному, пускал слюну и обнюхивал каждый миллиметр жаждущего его женского тела. И, закрыв глаза, Джейк мотнул головой, чтобы сбить весь этот бред. Оскалился, что было сил, снова тряхнул прикусившую губу Саманту и потащил ее к дверям. Последние шаги, последний рывок к вероятному спасению.

— Джейк… — просила она, уже откровенно сунув руку ему в штаны. Мужчина почувствовал ее холодную и крепкую хватку. — Давай же… Такой крепкий и горячий. Достань его, пожалуйста… Дай мне его…

— Тебя зовут Серафима. — вдруг выдал он, тяжело дыша. — Серафима Круглова. Ты работаешь на КГБ! Слышишь меня?! Ты майор КГБ! И мой друг! Держись же, черт тебя раздери.

— Я слышу его… — твердила она. — Я…

Неуютно сглотнув, она моргнула и приоткрыла глаза, увидев громадную дверь на поверхность. Скупо улыбнулась.

— Я твой друг… — внезапно сказала она, глубоко вдохнув.

Джейку стало несколько легче. Теперь он перестал ее тащить, а лишь поддерживал. Ее мокрые и босые ноги наконец стали ее вести, а не просто болтаться мёртвым грузом. Последний шаг, самый последний! Хорнет провел своим бейджиком по металлический магнитной коробке. Захлопнутые перед атомной войной двери медленно стали расходиться.

— Спасибо, Джейк…

Странное и большое темное помещение. Хорнет запомнил его другим. Когда судорожно забегаешь в громадной толпе, держа в голове лишь мысль о том, чтобы двери пропустили всех, в том числе и тебя, не замечаешь абсолютно ничего, кроме спины, за которую можно схватиться, чтобы не упасть. И вот теперь то, что он запомнил похожим на спичечный коробок, набитый визжащими и страшащимися смерти блохами, стал громадным трюмом нефтеналивного танкера, под завязку наполненным черной и дурно пахнущей субстанцией. Запах здесь был застоявшийся, болотный. Тянуло сверху, через какие-то щели вынесенных с креплений железных ворот. Но до них еще нужно было добраться, вытерпеть смрад полуразложившихся тел, которым не повезло добраться до укрытия. Того и гляди, ноги вступали на что-то склизко-твердое, на вонючее и бурое, с которого кучками разбегались отъевшиеся и пищащие крысы.

Если бы Джейк не знал, что держит Сэм под руку, он бы ее давно потерял в этой темноте. Даже привыкнув, глаза не различали ничего, словно были выколоты ножом. Темень, темень и вонь, сплошной мрак, за которым, казалось, не было уже ничего. Сколько они вдвоем пробыли в этой темноте? Час? Может два, три, шестнадцать? Время растягивалось до бесконечности, и отмерялось теперь только по едва ощутимым вдохам девушки под боком. Крюгер все еще не сдавалась под напором звуков голове. Мерно и тихо стонала, свободной рукой поглаживала черные кружевные трусы меж ног, но держалась. Стала почти одним целым с Джейком, и уже не представляла, как сможет оторвать от него свою заледеневшую руку, за которую он ее вел. Удивительно, но теперь в ее глазах он преобразился, и стал человеком другим, более смелым, решительным и отважным. С другой стороны, добрым и по-детски привлекательным. И это… в какой-то мере было соблазнительно и хорошо.

— Почему ты спасаешь меня? — спросила она вдруг, жмурясь и скалясь от боли в висках. — Я ведь могу… как они…

— Потому что хочу. — зло отшутился тот, поддернув ее под руку, чтобы она не раскисала. — Я хочу, вот и все. А если серьезно… потому что не смыслю себя без тебя. Мы ведь друзья с тобой, Сэм.

— И не враги? — переспросила она.

— Знаешь… Я ведь сорвался тогда, потому что это было неожиданно. — оправдался он. — Я даже не знаю, почему я считал вас врагами. Я никого не считаю себе врагом, я живу свою жизнь в окружении людей. Людей таких же, зачастую, как и я. И уверен, что по ту сторону океана тоже есть десятки тысяч славных ребят, которые не хотели того, что получили из-за кучки идиотов…

— Так значит ты ни на чьей стороне?

— Я за всех. — поправил он ее. — В конце концов так правильнее. Ведь неблагоразумное меньшинство вогнало в каменный век громадную часть населения планеты. И даже после этого они продолжают накачивать нас и вас злобой друг к другу. Да пошло оно все! Политика, пропаганда — это все дьявольские инструменты, превращающие тебя в животного еще до того, как ты услышишь этого чертового русского «Дятла». Мой отец всегда говорил, что нет никакой разницы в том, какой ты: черный, желтый, белый или русский — костьми мы все одинаковые.

— Кем был твой отец? — немного взбодрилась Сэм, повернув на него свое лицо. Но в темноте были видны лишь очертания.

— До войны он работал на радиостанции наладчиком аппаратуры. — рассказал ей он, тяжело выдохнув и снова тряхнув под руку, потому что она затекла. — А потом оказался призван в армию радистом. Высадка на Гуадалканале, Соломоновы и Маршалловы острова… Потом Нормандия. Во время войны он видел всяких людей. Видел тех, кто напитался пропагандой и отправлялся добровольцем, но увидев фронт вопил о возвращении. Видел и тех, кто был призван без личных эмоций ко врагу, но в