его миссия, мало-помалу кристаллизующаяся, для него аукнется. Оттого он грешил задумчивостью и ел машинально, без аппетита, лишь кивая на ухаживания Марины, которая норовила его закормить. В какой-то момент ему показалось, что ее гостеприимство пересекло границы разумного. Этим можно было пренебречь, если бы не энергетика чисто женского интереса, то и дело прорезавшаяся в его адрес. Только этого еще не хватало…

За столом тем временем царила пауза, казавшаяся подспудной адаптацией к персонажу, будто знакомому, но впервые осязаемому живьем. Бригитта и фольксдойчи на гостя аккуратно посматривали, при этом нечто перебирали в уме. Ни разговоров о дне грядущем, ни похвал недурственной кулинарии, только «передай», «пожалуйста», «спасибо».

– Зайдите, пожалуйста, ко мне через четверть часа, Алекс. Последняя комната справа, – Бригитта указала в сторону коридора, как только гость, поблагодарив за завтрак, встал из-за стола.

Алекс насупился, точно не понял или не расслышал, но все же дал добро. Сверившись с часами, убыл к себе.

Алекс невзлюбил Бригитту с первой минуты их разговора. Причин на то хватало. Начиная с такой мелочи как ужасное произношение (при отличной грамматике и богатстве речи) и кончая куда более существенным – манерой не называть вещи своими именами – когда достоинство, но и нередко пустоцвет западной культуры общения.

В его истории, он считал, время изъясняться эвфемизмами прошло, пора очертить хотя бы контуры сотрудничества. Но услышав, что прологом к их контакту станет его медицинское освидетельствование, раздраженность нескольку поубавил. Чего-чего, а этого он не ожидал, притом что ему, аналитику, не мешало бы предвидеть. Ведь такая процедура и правда напрашивалась.

Темная лошадка, кем он был, могла «обзавестись» той или иной заразной хворью. Ведь, уходя в «хмельной астрал», он соприкасался с населяющими дно общества люмпенами. Следовательно, выдать пропуск в российскую святая святых потенциальному вирусоносителю или даже обычному тяжелобольному было, по меньшей мере, опрометчиво.

Но проблема, похоже, возникла из-за его удивительного, несообразного возрасту легкомыслия – Алекс избегал врачей последние шесть лет, несмотря на регулярные письменные напоминания сдать анализы. Этот факт не мог остаться втуне, ведь при формировании его досье взламывались все мало-мальски значимые банки данных, хранившие о нем полезную информацию.

Оттого в бутылку Алекс не полез, без колебаний приняв условие Бригитты обследоваться. Подумал при этом: «Не было бы счастья, так несчастье помогло».

Консенсус достигнут, и Бригитта со свойственной ей смысловой размытостью дала понять, что благоприятный итог обследования повлечет переход на новую ступень – интеграцию в предполагаемую реальность. При этом, какова она, эта реальность – членство в Валдайском клубе или редактирование лагерного еженедельника на Колыме – оставалось догадываться. Тем самым, полагал Синдикат, сообщение об участии в некоем русском проекте, сделанное Карлом в Израиле, вполне достаточно, чтобы объект своей причастностью к не пойми чему воспламенился. Ведь сотрудничество с «Эксмо» и «Пегас», изложенное виртуально, таким проектом быть не могло. Форма взаиморасчетов, не более.

Между тем самое болезненное Бригитта приберегла на потом, когда казалось, что аудиенция близится к финишу. Скорее всего, то была уловка искушенного интервьюера, знающего, что, убаюкав досужим, собеседника проще склонить к непростому, чреватого осложнениями решению.

– Еще одна небольшая формальность, Алекс, – с напускной веселостью сообщала Бригитта, – до обеда вам предстоит пройти один тест. На психологическую устойчивость…

– Я, по-моему, таковой прошел, отважившись присоединиться к проекту, засекреченному похлеще «Манхэттенского» – дался диву гость, казалось, учуяв неладное.

– В наши дни проверка на полиграфе – обыденность и для продавца детских игрушек… – струила беспечность комендант объекта СВР.

– На детекторе лжи!? Вы это серьезно? Что, мою биографию ни читали? – неподдельно изумился Алекс. – Детективщики – патологические лжецы, опасные тем, что чудовищный вымысел преподносят в сверхреалистичной упаковке, дуря публику.

– Распознать художественный вымысел устройства пока не изобретено, а вот установить истину – уже научились… – терпеливо продвигала свою комбинацию Бригитта.

– Ложь, вы хотели сказать, – навязывал свою манеру общения потомственный совок.

– По-моему, вы еще не акклиматизировались, не пришли в себя, – невозмутимо искала компромисс Бригитта. – День отдыха не помешает…

– В общем, так, – излагал резолютивную часть своей позиции Алекс. – О проверке на детекторе лжи забыть! Или вы думаете, что оплаченный вами билет меня к чему-то обязывает? Остается лишь констатировать: сколько бы логистика вашей затеи не казалась отлаженной и изобретательной, преобладает, однако, трафарет – злейший враг творчества и мысли. Кого вы пытаетесь уличить в нелояльности? Политического комментатора, плодящего концепции? Сочинителя, испытывающего любой сюжетный ход на разрыв и износ? Вам в голову не приходило, что индивид моего уровня и бэкграунда не мог оказаться в опорном пункте СВР, не разобравшись, насколько он рискует, но главное – кому персонально и с какой прикладной целью понадобился в Москве? Чего, я убежден, никто из вас не знает, обладая самыми общими представлениями! При этом, разобравшись, соизмерил свою ответственность перед интересантом! Спрашивается, с какого боку тогда полиграф?

– Подождите, Алекс, не частите, – кашлянув, перебила Бригитта. – Не переоценивайте мой русский. И я не синхронный переводчик с навыками постигать любой материал. Тем более литературный…

– Извините.

– Неужели не понимаете, что мы маленькие люди, слепо выполняющие протокол? И что за непослушание бывает, думаю, тоже знаете… – у Бригитты впервые мелькнул проблеск искренности.

– Ладно, – Алекс задумался. – Попробуем вот как… Могу, конечно, предложить донести до Центра мою позицию – что лишь усилит подозрения… Но и они, как и вы, подневольное звено, запредельно рискующее с моим кейсом… Ведь без рентгена моей подноготной на предмет двойной игры, Москва заволокитит дело еще на месяц, и я тут лопну от ваших завтраков… Так что ничего не остается, как явиться с повинной… Дайте мне, пожалуйста, ручку, лист бумаги и пепельницу, зажигалка у меня есть…

И в присутствии недоумевающей Бригитты Алекс быстро набросал на страницу текст, который, не выпуская из рук, дал ей прочитать. После чего сжег лист в пепельнице. Послание говорило:

«Моя вербовка Москвой в какой-то момент угодила в поле зрения западных спецслужб. Откуда они это узнали, не суть важно. Утверждаю: не от меня. Незадолго до вылета со мной вступили в контакт, принуждая к сотрудничеству посредством компромата, как ни парадоксально, добытого СВР. Но не им одним. Куда чувствительнее – моя, израильтянина, подсудность в контексте юридически проблемной миссии, в которой, возможно, приму участие – в стране, признанной недругом коллективного Запада.

От сотрудничества с той стороной я отказался из соображений элементарной безопасности. Эксплуатация несколькими разведками – самоубийственная перспектива. Между тем тот контакт я нахожу полезным – как противовес моей уязвимости в России. Ведь им известно, где я сейчас нахожусь (страна, разумеется) и куда в конечном