Старый лев действовал не торопясь и с большим достоинством, присущим только этим красивым и грозным животным. Ничто не свидетельствовало о том, что последнюю неделю он заглушал голод полевками, что иной раз попадались ему. И, видно окончательно определившись, с какого именно места следует приступать к трапезе, он вцепился в труп зубами…

Килимано, не отрывая взгляда, следил за похоронами сына и лишь молил о том, чтобы в погребении приняли участие и львы прайда, расположившегося неподалеку, только тогда можно будет считать, что погребение прошло удачно.

Молитвы были услышаны.

Скоро от прайда, увлекая за собой львят, отделились две львицы и неторопливым шагом, с грацией настоящих хозяек саванны, направились в сторону усопшего. Вот одна из них, та, что была покрупнее, приостановилась и, посмотрев на разнежившегося льва, утробно зарычала, приглашая его принять участие в похоронах. Тряхнув косматой гривой, лев громко отозвался, отказываясь от приглашения, но уже в следующую минуту он бодро поднялся, сбрасывая с себя дрему, и зашагал следом.

Старый лев, приподняв голову, прервал трапезу и принялся настороженно наблюдать за приближающейся троицей. Поняв, что расклад сил не в его пользу, зверь фыркнул, недовольно махнул хвостом и, протяжно зарычав, степенно направился в глубину саванны.

Несколько минут трапезы позволят сохранить ему силы в течение дня, но уже следующее утро он встретит еще более ослабленным. За львом, поджав куцые хвосты, засеменили четыре гиены. Звери чувствовали, что силы царя саванны на исходе, и согласны были подождать до следующего дня.

Первым к Мараби подошел самец. Львицы стояли немного позади, а подле них терся беспокойный выводок. Некоторое время лев стоял у трупа, принюхивался, как бы решая, а стоит ли принимать участие в погребении и достоин ли чести маленький Мараби быть погребенным царем зверей. А потом, видно, что-то для себя решив, с громким рыком воткнул рыжую морду в разодранный труп. Продолжительное время он не поднимал головы, слышно было лишь его утробное рычание и довольное чавканье; потом, насытившись, он лениво отошел от покойника, предоставляя принять участие в погребении львицам и беспокойному выводку.

Окружив тело со всех сторон, они принялись яростно рвать его на части. И отошли только тогда, когда от Мараби остались лишь кости.

Не прошло и пяти минут, как налетели грифы; их было так много, что они закрыли от взора то, что осталось от Мараби. Птицы громко галдели и, высоко подняв длинные шеи, проглатывали остатки плоти. А когда от Мараби остались только кости да клок черных волос, они разом взлетели, поставив последнюю точку в погребении.

Мараби родился в саванне, саванна его и забрала. На какой-то момент старый Килимано почувствовал себя почти счастливым: теперь душа мальчика обретет вечный покой.

– Вот что, Фарух, – начальник полицейского участка грустно посмотрел на подчиненного. – Я понимаю, что ночные смены требуют определенной концентрации и нужен стимул, чтобы как-то не уснуть. Но уверяю тебя, он не должен быть столь кардинальным.

Фарух невольно сглотнул, вспомнив прошедший день.

Очнувшись от удара, он понимал, что ротозейства ему не простят, и решил скрыть факт проникновения в квартиру. Он даже убрал с пола рассыпавшийся пепел, подмел площадку. Единственное, чего он не мог скрыть, так это срезанных с двери печатей. В этот же день было проведено короткое разбирательство, в ходе которого были выявлены все детали происходящего; узнали даже о проститутке, которая доставляла ему удовольствие.

– Виноват, господин начальник, – выдавил Фарух, стараясь держаться бодрее.

– Я, конечно, и сам не без греха и тоже был молодым, – развел начальник руками, – и не чурался разного рода удовольствий. Но во время службы никогда не позволял себе ничего подобного. – Хмыкнув, добавил: – Может, поэтому я и сижу в этом кресле. А соблазнов, надо сказать, у меня тоже было немало.

Ко всему прочему Фаруху досаждала зудящая боль в области паха. Девочка оказалась не столь аккуратной, как ему представлялось, и когда он вскочил, она серьезно его поцарапала. Так что раненое место ему пришлось прижигать йодом и надеяться на то, что инфекция не проникнет в кровь.

– Я виноват, господин….

– Я бы простил тебе все твои удовольствия на рабочем месте, – ровным и бесстрастным тоном продолжал начальник участка, – если бы ты задержал этого белого. Но ты даже не заметил, как он вошел в квартиру, ты даже не запомнил его лица.

– Господин начальник, я прекрасно помню его! – возразил Фарух, вытянувшись. – Я не позабуду его даже на смертном одре.

Начальник участка призадумался:

– Запомнил, говоришь… Ну что ж, я даю тебе шанс. Отыщи его! У тебя ровно три дня. Если тебе этого не удастся, нам с тобой придется распрощаться.

– Я вас понял, господин начальник, – отвечал Фарух. – Спасибо за доверие.

– Ну, чего ты стоишь? Иди! – повел бровями начальник полицейского участка. – Время пошло.

Фарух вышел из здания полиции. Вообще-то, он должен был благодарить судьбу – полицейские лишаются работы и за меньшие провинности, но ему был предоставлен шанс, и он должен воспользоваться этим.

Весь следующий день Фарух разъезжал по городу, пристально всматриваясь в каждого белого. Но никто из них даже отдаленно не напоминал взломщика. Фарух не лукавил, когда говорил, что сумел его запомнить. Возможно, что на дежурстве он занимался не тем, чем обычно занимаются полицейские, но на память не жаловался никогда. Она была у него фотографическая, и, прикрыв глаза, Фарух мог восстановить внешность преступника чуть ли не до последней поры на лице. Собственно, за это его и ценили.

Поколесив по городу несколько часов кряду, он хотел уже было отправиться домой, чтобы перекусить и немного передохнуть, как вдруг на одном из перекрестков заметил того самого белого. С небольшим кейсом в руке тот напоминал обыкновенного делового человека, приехавшего в Найроби с коротким служебным визитом. В нем не было ничего зловещего – вполне открыт и дружелюбен. Остановив взмахом руки машину, белый что-то сказал таксисту через приоткрытое окно, и тот, коротко кивнув в ответ, приветливо распахнул дверь.

Притопив газ, Фарух развернул автомобиль и подъехал к такси.

Олег Невзоров пребывал в хорошем настроении. Центр дал добро на проведение операции «Небо Сомали». Теперь осталось «запаковать» новость самым правдивым образом и сообщить о ней Юсуфу Ахмеду.

Если не считать некоторых мелочей – несколько покушений и успешного побега от полиции, – то поездку в Найроби можно было считать вполне удавшейся. Но в следующий раз он воздержался бы от визита в этот город. Что-то ему подсказывало – одно из покушений было организовано Юсуфом Ахмедом. Где-то, выходит, он не укладывался в систему координат сомалийского пирата, и его просто хотели смахнуть с доски как ненужную фигуру.