— Чувствуете? — снова слышу шепот на ухо.

— Чувствую боль в коленях от сидения на твердом полу.

— А еще что чувствуете?

— Поясница тоже болит.

— Я поняла, вы весь болезный, я почищу вам ауру.

— Знаешь что?!

— Знаю. Чего вы сидите как истукан с этой уткой, поиграйте с малышкой. Забудьте, что дома есть посторонние люди. Попросту словите кайф от общения с собственной дочкой. Ну, посмотрите на эту улыбашку. Просто булочка, а не ребенок.

— Слушай, я понял уже не один раз то, что ты хочешь есть.

— Я не ем детей, успокойтесь.

— Слава Богу.

Пожалуй, больше всего в этой ситуации меня бесит то, что черноволосая ведьма с отклеившимися ресницами права. За несколько дней я не подумал о Маше в таком ключе. А она ведь моя. Не важно каким образом она зачата, это же абсолютно точно мой ребенок. Красивый, между прочим. А сейчас с этой беззубой улыбкой, пытающейся захватить утку, и подавно.

— Павел, да я смотрю вы улыбаетесь. Не хочется вас прерывать, но она так может замерзнуть, воду, наверное, стоит подливать. А может ей и не стоит долго купаться, если вы ее не купали раньше.

— Я надеюсь, что ее мамаша все-таки делала это.

— Думаю, да. Судя по реакции-водные процедуры для нее что-то привычное. Принесите чистое полотенце, давайте достанем Машу.

Нехотя встаю с колен, в очередной раз выполняя указания черноволосой и иду к шкафу. Достаю оттуда наиболее мягкое полотенце и возвращаюсь обратно, где Татьяна вовсю играется с Машей, демонстрируя улыбку в тридцать два зуба.

— Раскрывайте полотенце, — достает Машу из воды и закутывает в полотенце. — Несите ее в спальню. У вас же там пеленальный столик и прочие атрибуты.

Спиной ощущаю пристальный взгляд черноволосой, и кажется прямо сейчас споткнусь и уроню ребенка, но нет, благополучно заношу ее в спальню и кладу на пеленальный столик. Невольно поднимаю взгляд на улыбающуюся ведьму.

— Что вы на меня так смотрите, Павел?

— Да вот зубы мне твои не нравятся, кривые.

— Ну, с вашей щербиной не сравнятся. У вас же там дупло целое. Не отвлекайтесь, продолжайте.

— Что продолжать?

— Ну не зубы же мои рассматривать. Я все-таки не лошадь.

— Я вообще сомневаюсь в том кто ты.

— Пока вы будете чесать языком, Маша триста тысяч раз замерзнет.

— И?!

— Господи, если вы такой тугодум, как заработали на такой дом?

— Не твое дело.

— Так ладно, с вами каши не сваришь, — отталкивает меня от столика и встает на мое место.

— Кто о чем, а ты опять о еде.

Ничего не отвечает и даже не смотрит в мою сторону. Очень быстро надевает на Машу памперс, не давая мне даже сориентироваться. Но еще более ловко натягивает ползунки, чего я так и не смог постичь. Смотреть на живые ловкие движения значительно приятнее, чем безуспешно ставить такие же обучающие видео на повтор. Так, стоп!

— Откуда ты так ловко умеешь справляться с детьми?! Памперсы, ползунки?

— Я не умею справляться с детьми. Но памперсы моя стихия с шестнадцати лет, надо было подрабатывать. Работа санитарки предполагает значительно больше трудностей, чем семикилограммовый ребенок. Помыть неподвижное тяжелое тело, полностью одеть и сменить памперс инсультному больному значительно труднее, чем делать это с такой крошкой. Кстати, питаются они ровно так же, как и малыши. А знаете, что удивительно?

— Что?

— То, что все время, проведенное здесь со мной и Машей после телефонного разговора, вы думаете о дочери или обо мне, но ни разу не вспомнили, что я украла у вас двадцать тысяч долларов. Главное вовремя отвлечься, — улыбаясь произносит черноволосая.

— Ах ты…

— Не продолжайте. Тут ребенок, а дети впитывают в себя все как губка. Дышите глубже, Павел. Это всего лишь двадцать тысяч долларов. Наверняка стоимость ваших трусов вместе с носками.

— Да ты издеваешься что ли?! — хочу схватить ее за руку и хорошенько встряхнуть, но она тянется к Маше и берет ее на руки.

— Нисколько, — обхватывает ребенка под попу и спокойно идет к двери.

— Живо вернулась на место и положила мою дочь обратно.

— Не могу. Машенька, как и я, хочет кушать. Я чувствую вибрацию от ее желудка. Видимо, она мне передает свои желания.

— А моих желаний ты не чувствуешь случайно?!

— Чувствую. Через некоторое время вы будете меня жуть как сильно хотеть… и нет, не съесть.

— Ты вообще в своем уме?!

Ничего не отвечает, лишь пожимает плечами и молча выходит из спальни.

— Бдушкина, ты понимаешь, что я могу с тобой сделать?!

— Понимаю, Павел, — спустившись в гостиную, все также спокойно произносит она.

А я только сейчас понял, что при каждом случае она повторяет мое имя. Кажется, это должно располагать к себе человека. Может я поэтому слушаю ее как полнейший идиот, а не потому что она ведьма.

— Где у вас кухня?

— Ты еще и есть здесь собралась?!

— Вы тупой, глухой или невнимательный? Машу надо покормить.

Черт, Маша! Она ведь действительно должна сейчас есть! Вместо того, чтобы дождаться от меня ответа, где находится кухня, черноволосая сама идет в нужном направлении, а я как наивный щенок бреду за ней.

— Молока грудного нет, значит смесь, верно?

— В примерном меню шестимесячного ребенка, которое висит на холодильнике, пишут, что в 18:00…

— Молочная смесь или творог, — сама заканчивает за меня, с улыбкой рассматривая листовку на двери холодильника. — Вы что больше хотите, Павел?

— У меня нет творога, даже при большом желании.

— С ума сойти, носите с собой двадцать тысяч баксов и нет денег на творог.

— Я тебя сейчас убью!

— У вас не аура убийцы. Держите дочку, я смесь разведу.

Вместо того, чтобы протянуть к ней руки и, хотя бы немного придушить эту ведьму, я протягиваю руки и забираю Машу. Тишина. Ни Машиного крика, ни единого слова от черноволосой. И я почему-то молчу, и наблюдаю вместе с ребенком за ведьмой. Та лишь только цокает, смотря на окружающий беспорядок. Ставит чайник и демонстративно качает головой. Берет одну из вымытых мною бутылочек и обдает кипятком.

— Мы не будем ждать, Машенька, да? Уже вечером твой папа научится пользоваться стерилизатором, который стоит на окне, а пока нам не повредит немного микробов. Это даже полезно. Организм должен ко всему адаптироваться, иначе потом придется худо.