Подскакиваю, насколько позволяют прикованные руки, и кричу ему в рогатую морду:

– Пощадите их, господин инспектор! Девочек, что были со мной! Пусть я грязна и грешна, но они ещё дети. Они не сделали ничего дурного!

Смотрю на дракона, а перед глазами их мордашки. Полные света и радости, потому что котёнок выжил. Нужно постараться. Ради них. Пусть мне немного осталась. Но хоть их…

Душит волнение, слова вязнут и не хотят рождаться. Облизываю губы и говорю уже тише:

– Они не виноваты! Это я сочиняла стихи! Отпустите их, пожалуйста, господин инспектор!

Дракон перевешивается через стеклянную стену, нервно бьёт хвостом. Его ноздри пульсируют, словно он хочет вынюхать всю ложь в моей душе.

Меня колотит так, что, кажется, подрагивает стол, к которому прикована, и сама перегородка между нами.

Он отводит взгляд, отодвигается. И теперь голос в моей голове звучит уже приглушённо и… взволнованно.

– Почему?

Опускаюсь на стул, сжимаю кулаки и загадываю, с тем же отчаянным желанием – сбудься! – с каким загадывала, задувая свечи на именинном торте:

– Пусть они увидят котят!

Дракон вздрагивает всей громадной тушей и бормочет у меня в голове:

– Не может быть! – и растрачивает всё своё пугающее величие, потому что дальше уже быстро и очень волнуясь: – Двоедушцы корыстны и злы. Они вопят и просят за себя. Мерзкие, уродливые создания, сожранные тьмой. Отродья, место которым в Бездне. Но… ты… двоедушица… не боишься смерти, меня и молишь за других? Такое могут только светлые по рождению. Лишь им достаёт благородства защитить слабого. А это значит… Позволь …

Возле моей руки оказывается полупрозрачная тварь, похожая на комара, но размером с морскую свинку. Бронзовый, весь из винтиков, болтиков и скрепок. Лапки-проволочки. Туловище – небольшой резервуар с крохотным люком наверху. Тоненький хоботок впивается в палец. И я заворожено наблюдаю, как в нутро механического насекомого затекает моя кровь.

Комар отваливается и ползёт к дракону.

И по ту сторону разделяющей стены, над столом, возникает и светится панель с кнопками и клавиатурой. (Ух ты, сенсорная!) Справа от меня на столе за стеной – круг, разделённый на пять секторов. Туда садиться комар, выпускает кровь, как из шланга.

Стекло, разделяющее нас, мерцает, как экран.

В углу, сменяя друг друга, мелькают лица, а рядом – течёт бирюзовый текст: инспектор ищет какие-то соответствия по крови. Что-то вроде анализа ДНК.

Поиск останавливается, и передо мной гордое, красивое лицо мужчины средних лет. О таких говорят породистый. И безошибочно определяют социальный статус – аристократ.

– Герцог Дьюилли?! – ошарашено говорит дракон. – Значит, вы (и куда только девалось пренебрежительное «ты»?) его похищенная дочь и мо…

Слова обрываются, вижу, как грудь змея высоко вздымается, слышу гулкое биенье драконьего сердца.

Но мои мысли о другом. Нашёлся! Отец! Так похожий на моего. Вот бы увидеться с ним! Только бы раз! Он бы спас меня от всех драконов и бездн.

Инспектор же явно в смятении. Ходит туда-сюда, бьёт хвостом, ноздрями дрожит. В глазах, которые зеркало души, полыхает ад.

– Леди Дьюилли – двоедушица? Что теперь делать? Светлая по рождению не может пасть!

Даже жалко его. Не привык, должно быть, когда что-то идёт в разрез с предписаниями?

– Ну вы ведь можете никому не говорить про меня? – подсказываю и тут же жалею, потому что он пристально уставляется на меня, прожигает насквозь.

И уже не в голове, а сверху, оглушая, льются слова – непреклонные, строгие, страшные:

– Что же ты колеблешься, ангел? Лишь душа, тронутая тьмой, может подбивать ко лжи! Двоедушцам полагается Бездна. Так изыйди же в неё, мерзкая грешница!

Зажимы на запястьях отщёлкиваются, стул отползает, будто живой. Пол разверзается, срываюсь.

– Девочки! Вы обещали!

И последнее, что вижу: полные ужаса глаза дракона.

Доска, за которую ухватилась, начинает трястись. И ненасытная пасть Бездны клацает челюстями над моей головой. Лечу туда, где ворчит и плещется прожорливое нутро абсолютной тьмы.

Папочка! Люблю тебя! Прощай…

***

…и является свет.

Яркий, предельно-белый. Закрываю глаза ладонями, зажмуриваюсь, но он протекает сквозь пальцы, залезает под веки, выжигает зрачки. К счастью, скоро под тело подныривает нечто мягкое и проваливаюсь в это нечто. И… лечу вверх, как на батуте. Удаётся упасть на более-менее гладкое. Лишь тогда вздыхаю и открываю глаза.

Сижу на мягком и ослепительно белом. Над головой – синева, такая, что голова кругом. Яркая и чистая, как детская мечта.

А передо мной – круглое, красное, очень пушистое, с длинными ушами. Чёрные бусины смотрят, не мигая. Мой кролик. Своеобразный. Ну и я не Алиса.

– Привет, – говорю ему.

– Привет, – отвечают за спиной.

Оборачиваюсь и замираю.

Вот этот – настоящий, такой, какими я и привыкла представлять их в моём мире: юный, красивый, серебристо-белые волосы по плечам, взгляд голубой и невинный. Одет в светлое в пол. Над головой нимб.

Всё по канону.

– Значит, я всё-таки умерла?

Он улыбается, садится рядом.

– Нет, пока нет.

Голос добрый, приятный. Любые вести, сказанные таким, будут благими.

– Обнадёживает.

И откидываюсь назад, в пух облака. Теперь-то понимаю, что это оно, раз рядом сидит настоящий ангел.

– Они зовут меня Великим Охранителем.

Он без труда и зазрения совести читает меня.

– Надо же! Я представляла тебя страшнее и старше.

– Фантазёрка! – не ругается он. – Не ошибся в тебе.

– Стало быть, тебя благодарить, что не в бездне?

– А то! – слегка самодовольно, склонив голову набок. – Я немного подкорректировал твой полёт.

– Ну это же ты сам меня в бездну отправил?

– Отправил. Проверял. И ты первая, кто падая, просил о других. До тебя таких двоедушцев не было.

– Остальные улетели в Бездну?

– Да. И туда, откуда пришли. Ты верно угадала: Бездна – кротовина. Кстати, это моё недавнее изобретение. Ангелы, видишь, к нему ещё не привыкли. Как тебе?

– Изобретательно, – улыбаюсь я. – Так значит, были и другие. Как же они попадали сюда?

– В твоём мире этот мир, – он поводит тонкой ладонью, – книга. Она сама ищет себя героев. Выбирает, проверяет на прочность, отвергает. Ты подошла и твоя подруга тоже.

– Значит, Маша… Эта авария… Всё не просто так? Её тоже выбрали? Но зачем?