год назад выгнал её из дома за... — Помолчал. — Связь не с той компанией. Я её встретил, выделил комнату.

— И?

— И спустя месяц...

— Она оказалась в твоей кровати?

Да чему он ухмыляется, придурок!? Разве так можно!?

— Артем, это называется созависимые...

— Не умничай.

— Ты её к себе привязал.

— Не умничай, пай-девочка.

— Так нельзя, дурак. Ей... Как ей выплывать-то из этого!?

— Ревнуешь? Это её инициатива.

— Греть тебе постель?

Его шаг вперёд... Да как же раздражает! Рванула мимо, уходя в зал. Щёлкнула включателем со всей силы, плюнув на ведро и все остальное.

— Что хромаешь?

— Не твоё дело.

— Слушай, ты же тогда в универе тоже не испугалась, да?

— Не твоё дело. Ты импульсивный придурок, ясно?

— Злишься?

Нет, пыхчу спокойствием. Надо... Меньше... Материться.

Вторая причина

Артём, ну!?

— Так ты завуч? И нужны тебе эти проблемы за три копейки?

Что там? Призвание? Какое призвание? Слушать чужие обвинения? Быть материально ответственной?

Не нравится ей разговор, вижу. Поэтому переводит на сына.

— Всегда так реагирует? До него совсем нельзя дотрагиваться?

А я не уверен, что готов раскрывать свои тайны перед ней. Но паучок похоже и правда что-то в ней там нашёл. Потому я оцениваю её взглядом с головы до ног, немного прикусывая язык у щеки. Но всё-таки задаю вопрос:

— Заметила периодичность сегодня?

Вроде кивнула, не суть. Раз решился, начинаю объяснять то, во что не вникала Нина. Той было всё равно. Почему эта слушает и ловит каждое слово?

— При случайном — замирает. При втором — пытается отдалиться. При третьем — вырваться. Дальше — неконтролируемая истерика. И поверь мне, это у нас ещё огромный прогресс.

Задумалась, продолжая разглядывать ночь в окнах.

— Сказкотерапию мы тоже проходили. Так что Америку ты не открыла, но... спасибо, они раньше его не успокаивали.

— А как... Улучшения?

Сел на диван, осматриваясь. Ведро с цветочком всё же забавное...

— Ну, бывают откаты, как сегодня, но он в принципе стабилен, поэтому с Мартой перешли к более сложному, типа прогулок одному.

Обернулась, и в глазах её проскользнуло волнение с беспокойством да материнской нежностью. Только зачем это мне?

— А Марта кто?

— Не суть... Так что там, Светик? Муж же меня не одобрит?

Забавно морщится.

— Ладно, понял, молчу, почти осознал. Хочешь стишок?

Отвернулась обратно, словно я стене вопрос задал.

Поэтому дерзко ложусь на диван, всматриваясь в старенькую плитку на потолке. Всё равно услышит.

Она не мой типаж, всегда казалась высокомерной и дотошно правильной, вот как сейчас, словно знающей всё наперед.

Один её взгляд, и хотелось сорваться куда-нибудь подальше.

— "Ты такая ж простая, как все, как сто тысяч других в России.

А плечи-то напряглись...

Всегда интересовался иными, более лёгкими, более улыбчивыми. Сколько раз я видел её улыбку? А взгляд, не пойми что выражающий? Один к тысяче?

— Знаешь ты одинокий рассвет, знаешь холод осени синий.

Поэтому, да, я игнорировал и не воспринимал как правильный компонент.

А сейчас? Даже не обернется. Ледышка.

— По-смешному я сердцем влип, да по-глупому мысли занял.

Мне же просто захотелось узнать, что она из себя представляет не на словах Алины.

— Твой иконный и строгий лик по часовням висел в рязанях.

И что? Зачем эта важная дама мне?

Ладно, сыну понравилась, Нина в восторге — мамочку в конце концов распознали. Ладно, брат с ней похоже породнится.

А я?

— Я на эти иконы плевал, чтил грубость и крик в повесе,

До сих пор в шоке, что моя никудышная шутка (просто на зло Алинке) тогда вызвала далеко не страх.

Стыдно, что прижал к стене при всей аудитории, ну... Помню, как вырвалась и с пар сбежала, больше в тот день не появившись.

— А теперь вдруг растут слова самых нежных и кротких песен.

Она трепыхала? Вот эта тогда ещё не повзрослевшая Мэри Поппинс, серьёзно!?

— Не хочу я лететь в зенит, слишком многое телу надо... Что ж так имя твоё звенит, словно августовская прохлада?

Права. Я считал её абсолютно, нет, совершенно иной. Не такой, хотя, может, это просто прошедшие года. Я же тоже изменился, наверное? Верно.

— Я не нищий, ни жалок, ни мал и умею расслышать за пылом: с детства нравиться я желал кобелям да степным кобылам.

Эта повзрослевшая пай-девочка куда интереснее той зажатой правильной дикарки.

— Потому и себя не сберег для тебя, для нее и для этой. Невеселого счастья залог —сумасшедшее сердце поэта.

Так сложно тогда было быть самой собой при мне?

Что мешало? Мне похоже чуточку жаль узнавать её только сейчас.

— Потому и грущу, осев, словно в листья в глаза косые…

Что мешает сейчас обернуться? Гордячка? Кому нужна эта гордость? Ей самой? Не уверен.

— Ты такая простая, как все, как сто тысяч других в России."*

Оборачивается, едва присев на подоконник.

— Ну, пятерку заслужил?

— Ты, как и раньше, неплохо читаешь, но неумело интерпретируешь. И, думаю, тебе пора, верно?

Верно. Хорошо держится, я бы поверил, если бы один раз уже на это показное безразличие не наступил. Встаю с дивана, направляюсь к обуви.

— Кстати, ты пообещала завтра посидеть с Никитой. Всё в силе? Приедешь?

Сердится, посматривая на дверь за моей спиной.

— Ты вообще с ним время проводишь? Может, у вас все проблемы сейчас от этого?

Рассмеялся, серьезно. Ну, зачем ей знать, что я тоже буду дома?

— Не умничай. Я тебе тоже самое о муже могу сказать, Свет. Слово в слово: Ты вообще с ним время проводишь? Может, у вас все проблемы сейчас от этого? — Даже повторяю, а она не реагирует. — Ждать тебя?

Выдохнула, кивнула.

— Теперь доброй ночи.

И... пока она там замок не сломала, пытаясь меня "бесшумно" выпустить:

— Муж в Инсте у тебя ничего, симпатичный. Я тебя зафолловил уже, не переживай. Его заодно тоже.

Вот, и дверь сразу открылась не иначе как силой пробивного Есенина. Умел он сердца заставлять гореть, конечно. А мне ещё как-то добираться домой.

И стоило оно того разве?

-----

* С. Есенин — "Ты такая ж простая, как все...", 1923.

Будущим разговором

Свет мой зеркальце, скажи..

Не могу понять своё волнение с самого утра, но