— У тебя — не знаю, у меня — никогда.

— Так это что получается, жить будем в грехе? — кладу руку на ее коленку, чуть задерживаюсь и веду ладонью вверх, не боясь, что мне прилетит.

— А ты что на каждой женщине, которую хочешь трахнуть, женишься?

— Я тебя не трахнуть хочу. Я тебя сожрать хочу и размножить. Ну и первое тоже, конечно, куда без секса-то? — перехватывает мою руку, как только я касаюсь ее бедра.

— Хочешь вторую руку сломаю?

— Оно тебе надо? Ты же тогда будешь со мной двадцать четыре часа в сутки. С ложечки кормить. В туалет меня водить.

— Убери руку с моей ноги.

— Окей, — ничуть не задумываясь, перекладываю ладонь на ее аппетитную задницу. — Неприступной и высокоморальной женщина может быть в трех случаях. Первый — у нее не бриты ноги. У тебя, бельчонок, с этим все в порядке. Второй вариант — она любит другого или у нее кто-то есть. Эта версия — мимо, ибо у тебя никого нет. Антон — это Тоша, твоя собака. Третий вариант — отстойные трусы. С дырками или просто убогие. У тебя такие?

— Нет. У меня красивые, кружевные. И даже лифчик и трусы одного цвета.

— Ммм… тогда ты обязана перестать быть неприступной.

— Убери руку с моей задницы, — игривым тоном произносит Василиса, откладывая мазь.

— Ладно, — убираю руку. — Так чего замуж не хочешь?

— Я там уже была. Пусть земля ему будет пухом, — еле слышно добавляет она.

— Ты вдова?! — вот тебе и нежданчик.

— Нет. Думаю, он жив. Как правило, твари живучие, — равнодушно произносит она, раскладывая содержимое пакета на прикроватную тумбу. Ну все тут стало теперь ясно. — Нет.

— Что нет? — как болван спрашиваю Василису.

— Нет на то, что у тебя сейчас возникло в голове после того, как ты узнал, что я неблагосклонна к своему экс-супругу. Это не значит, что я мужененавистница. Равно как и не значит то, что я не верю в любовь и хорошие отношения между мужчиной и женщиной. Верю. Вижу. Просто каждому свое. И снова, нет, — прикладывает палец к моим губам. — Не надо этого типичного стереотипного мышления: о-о-о, — протяжно произносит Василиса. — Теперь понятно, почему ты такая. Это просто от отсутствия мужика. Но я тебя удовлетворю, бельчонок. Ну и все в этом духе, бла-бла-бла. Интуиция подсказывает мне, что ты хочешь мне что-то сказать? — м-да… это будет посложнее, чем девяностые.

— Да… хочу, — наконец произношу я. — На тебя никогда не покушались?

— Покушались. Ты, — с улыбкой произносит Василиса, фактически вкладывая мне в руки пластиковую тарелку с пирожками. — Ешь. Они с мясом.

— Сама готовила? — кивает. — Любишь готовить?

— Нет. Больше люблю есть.

— Вкусно. Ну и сколько ты была замужем, Васенька?

— Семь лет.

— Приличный срок, — как-то сразу стало неприятно. Семь лет жила с каким-то мужиком. Не просто ведь так. Желание выпросить у Миши папку теперь стало еще больше.

— А ты? Дай угадаю, впервые захотел жениться и сразу на мне?

— Не угадала. Я уже был женат.

— Неожиданно. Год, два?

— Восемь.

— Развелся? — интересуется мной. Это хорошо, жаль только, что тема крайне неприятная.

— Нет. Она умерла, — типичного в таком случае «извини» от Василисы не прозвучало. Но она без сомнения напряглась. И даже занервничала, судя по тому, как стала постоянно заправлять волосы за ухо. Надо срочно разрядить обстановку. И, как назло, ни одной мысли.

Молча наблюдаю за тем, как Василиса продолжает раскладывать продукты в холодильник. Сам же уплетаю принесенные ею пирожки.

— Предлагаю пожениться в декабре. Ты вся такая в белом платье, кидаем друг друга в сугробы, а потом сразу махнем в свадебное путешествие на какой-нибудь остров. Ну ладно, ладно, начнем просто с совместного греховного проживания.

— Бегу и падаю. На фиг мне твои разбросанные носки, вечно грязный унитаз? Пакетики чая, брошенные на стол.

— Во-первых, я терпеть не могу разбросанные носки и всегда их складываю в корзину для белья. Во-вторых, я мочусь в раковину. Не кухонную. В-третьих, я не пью чай. Только кофе и какао.

Я ожидал чего угодно, но не того, что Василиса рассмеется. Ведьма. Снова мои мозги набекрень от этой улыбки.

— Что не так? Я клянусь, что это правда.

— Верю. Только проблема в том, что я свои носки раскидываю повсюду. И к себе я терпима, мне не надо ни перед кем отчитываться.

— Тоже мне, нашла проблему. Будешь в чулках ходить, я сам их снимать с тебя буду. А потом в корзину для белья кину сам. Обещаю не попрекать тебя носками.

— Шут гороховый.

— Ну неужели я тебе совсем не нравлюсь? — встаю с кровати и становлюсь напротив Василисы.

Смотрю в упор в ее глаза. Сейчас они зеленые, хотя еще недавно казались серыми. Не отрывает от меня взгляда и продолжает молчать. И тут я понимаю своей полуотбитой башкой, что все же нравлюсь ей. Это не только мое желание. Проблема в том, что Василиса в этом не признается до последнего.

— У меня проблемы, — первым нарушаю затянувшееся молчание.

— Какие?

— Мне кажется, меня приворожила одна ведьма.

— Как интересно. Я недавно читала в одной газете, что раньше мужчин привораживали так: добавляли в напиток свою менструальную кровь. И все, мужик был готов, когда выпивал сей напиток. Ты ничего не пил подозрительного за последнее время? — опускаю взгляд на принесенный Василисой морс. Вот же маленькая сучка, троллит меня только так.

— Не пил. А мужику как бабу приворожить там не было написано?

— Полагаю… подрочить ей в напиток.

— Василисушка, можно мне твой стаканчик с кофе?

— Видал? — усмехается, показывая мне фигу. — Ладно, шутки в сторону. Хотя я реально читала эту информацию. Итак, Петя. Я не приеду к тебя завтра. И послезавтра тоже. Во вторник вечером — да. Еды тебе должно хватить.

— Как не приедешь?!

— У меня своя жизнь. И я не могу посвящать ее тебе из-за того, что тебя так переклинило на желании трахнуть меня.

— Да причем здесь трахнуть?!

— Вторник. Вечером. Повторять не буду. И да, я прекрасно знаю, что ты никуда на меня не заявишь. Так что припугивай кого-то другого.

— Ты меня недооцениваешь. Это ошибка многих, кто был со мной знаком, Василисушка.

— Чувствую попахивает чем-то. Интуиция мне подсказывает — тяжелой слесарской судьбой? Только точно ли слесарской, Петя?

— Так, если интуиция у тебя правильно работает, тебе не страшно, белочка? — шепчу ей прямо в губы.

Молчит, прожигая меня взглядом, ровно до того момента, пока я в наглую не обхватываю рукой ее за шею. Вскрикивает, когда я накрываю ее губы своими.