что одевалась — не помню, что-то темное, неброское, длинное; не одежда украшала ее, она одежду. Шик блеск, красота этой барыни в другом: рослая, дородная, гладкая кожа, молодое лицо, волосы завиваются кольцами за ушами, нетронутые брови, влажные зубы, длинные пальцы. Соблазнительно, еле слышно, пахнет. Марат сам любовался Луизой, когда она входила в палату. Она же в упор никого не замечала, хотя ухаживала за всеми: то медсестру позовет, то воды подаст, но это так, формальная любезность здорового посетителя. Вокруг мужа порхала: мягко, нежно, плавно.

Марат крепкий как буйвол мужик, стальные мускулы, кулак с кувалду. У него печень не разлагается, в отличие от моей, просто повреждена. Муж с женой выясняли отношения на кухне. Марат был под мухой, в подпитии он навязчивый, буянит, дурная силушка прет, пристает к жене. Достал он ее, она хватает нож, готовила ужин, вонзает в мужа. Попадает в печень, перерезает каналы. Мужик падает, просит нож не вытаскивать. Луиза говорит «ладно», вызывает Неотложку. Его эвакуируют, жена прыг-скок в машину. Куда, спрашивают медики. Мне можно, я жена, отвечает, и кто пырнул, сама зарезала, сама повезу в больницу.

Марат до последнего не терял сознания, просил не сажать жену, говорил, не в обиде он. Страстность жены покорила мужика, влюбился заново. Какая страсть, какая боль! Аргентина — Ямайка три ноль. Женщина, напротив, просила арестовать, хорошего человека убила. Полиция ей, он же дебошир, говорит. Она, когда трезвый, вы ему в подметки не годитесь, отвечает.

Первую помощь оказали в районной больнице, видимо, неудачно, пошло заражение, нужна стала родственная пересадка. Мужа с женой увезли на операцию, восемь часов оперировали. Все отделение за них болело. Слава Богу, операция прошла удачно.

Луиза вторая жена Марата. Первой была его одноклассница, с ней он дочку родил. Давний приятель Марата переехал, Марат поехал его навестить. В подъезде приятеля жила семья Луизы — мать учительница, отец инженер, двое детей. Марат столкнулся с шестнадцатилетней красавицей и отличницей Луизой на лестнице. Влюбился мгновенно, совратил при первом шансе это сделать. Развелся с первой женой, подписался на алименты, женился на десятикласснице. Та в школу перестала ходить, в городе перемечалась окольными дорогами, дабы не встретить сверстниц. Родила одного за другим двух прелестных дочек. Какая женщина. Какая женщина!

Мне б такую. Жду. Надеюсь. Я интересовался их судьбой. Сына родили, в глушь уехали, Марат фермером заделался. А в городе что? Кредит, ипотека, карьера. Какая в этих тисках страсть? Поход в кинотеатр в качестве культурного досуга — максимум.

У меня одна единокровная сестра и трое двоюродных по отцу братьев. С сестрой мы уже ездили на обследование, ее печень не подошла. Три батыра на обследование не явились. По моим наблюдениям, на примере хотя бы Марата, женщины охотнее делятся печенью с близкими. Мне б такую.

Загнанная лошадь

Доктор на первом приёме скажет, что гормональная стимуляция, агрессивное лечение от бесплодия, не исключено, спровоцировали рост нежелательных клеток. Возьмёт мазок, велит придти через две недели.

На повторном приёме он не смотрел ей в глаза. Она следила за каждым движением врача, чтобы поймать его взгляд. Не отрываясь от листков, мужчина ограничился: «у вас плохие анализы». Диагноз под вопросом подтвердился.

Итак, у неё болезнь, название которой ни глядя в лицо, ни шушукаясь за спиной, не произносят открытым текстом. После «у вас плохие анализы» её зашкалило, гулкое дыгдыг-дыгдыг-дыгдыг на бешенной скорости неслось в груди, верхние и нижние конечности заплясали.

Она вытащила маленький термос, напоминающий фляжку. Доктор всем корпусом потянулся к ней:

— Коньяк?

— Чай.

Пациентка дрожащими руками открутила крышку, выпила. Тремор унялся. После полуобморока в супермаркете не выходила на улицу без вкусного чая.

— Чай можно, не крепкий.

— Не крепкий, — она сыграла сдержанную женщину, для которой ожидаемо услышать страшный диагноз.

— Думал, коньяк. Вам категорически нельзя алкоголь, крепкий чай, кофе.

Мужчина то ли всерьез встревожился, женщина хапнет коньячку, опьянеет, слаба, всё-таки, то ли удачно сострил. Обстановка разрядилась, пациентка миновала истерику. Врач пообещал, лечение если не остановит, то замедлит процесс. Пациентка поверила. Доктор выписал направление на рентген терапию, рецепты. Объяснил, как будет проходить процедура, какие меры гигиены она должна соблюдать, как питаться, на какие симптомы обращать внимание.

Она прошла первый сеанс лучевой терапии. Не страшно. Заходишь в глухую, без окон комнату, освещение искусственное, посередине громоздится сооружение. Оголяешь место облучения, ложишься. Ложе медленно подымается, сверху опускается хобот, его конус устанавливают на место, которое будут бомбардировать излучением. Остаешься один на один с громоздким монстром. Врач и медсестра уходят в комнатку сбоку, запускают аппарат, наблюдают в окошечко. Сооружение едва слышно гудит. Никаких болей, дискомфорта.

Неприятные ощущения начались дома. Есть не хотелось, желудок принимал только ряженку, в которую мать тёрла зеленое яблоко. Передвигалась, разговаривала на автомате. Вроде ничего не беспокоит, но тело не принадлежало ей, вибрировало изнутри. Голова и мысли жили отдельно от тела. Ходила как зомби, хотя окружающие перемен не замечали. Она привыкла подавлять тело, подчинять его своим требованиям. Не разрешала себе раскваситься, клялась, и эту хворь преодолеет. Но объединившись, диагноз и рентген сломали её. После четвертого сеанса Нилю вырвало, да так круто, что её увезли в интенсивную терапию. Откачав пациентку, врачи курс рентген терапии продолжили.

Из реанимации она выйдет эфиопским бегуном на длинные дистанции: кожа да кости, огромные темные глазницы, губ нет, длинные усохшие ноги, выпирающие плечи и локти, в подключичных ямках уместится куриное яйцо.

Онкологический диагноз — мина замедленного действия. Он включает обратный отчёт: тик-так, тик-так, тик-так. Она лежала на кровати с иглой в вене на локте или на щиколотке, уткнувшись вроде в потолок — привычная поза хроника — боковым зрением пыталась считать, сколько у неё в запасе осталось дней. Капли беспристрастного таймера тикали зловеще. Она боялась пропустить медленно выпадающую из горлышка флакона очередную каплю. Подсчитать сколько осталось жизни, не получалось. От сосредоточенности на сползающих по прозрачной трубке каплях, растекающейся по телу умиротворяющей инфузии расслабляло, она или мирно засыпала, или плавно переключалась на думы, почему жизнь сложилась так, как сложилась. Обрывала себя, гасила грустные мысли. Они упорно думались. Она нашла выход — уходила из действительности в мечты. Рисовала себе судьбу,