После обедни и молебна был совершен чин помазания Марины Мнишек на царство. Патриарх возложил на панну царские бармы, корону и цепь злату Мономахову. Вслед за помазанием елеем пред царскими дверями протопоп Федор обвенчал государя и государыню. Когда новобрачные вышли из собора, на всем пути до Грановитой палаты в толпу бросали тысячи золотых монет с двуглавым орлом, отчеканенных для свадебного торжества. Иные монеты стоили два венгерских червонца, иные менее.

Однако царская свадьба была устроена с немалыми отступлениями от старинного благолепного чина. На Руси не было принято возлагать на государеву невесту корону, а Самозванец заказал для панны особенный царский венец. Русским людям было зримо, что полячка только для вида отступилась от латинской мерзости. К животворящему кресту, который ей поднес патриарх, она прикладывалась нехотя. Только в первый день свадьбы невеста носила русское платье, а на следующий день облачилась в еретическую юбку на железных обручах. Маринка не только сама сидела за столом, но и привезенных из Польши фрейлин и нескольких русских боярынь дерзнула посадить вместе с мужчинами.

Польские шляхтичи устраивали перед кремлевскими святынями бесовские потехи, называемые рыцарскими турнирами. Скакали в блестящих латах навстречу друг другу и бились тупыми копьями, а Марина Мнишек рукоплескала им с крыльца. Но полячка до сих пор не могла взять в толк, почему ее пышная свадьба возмутила русских.

– Рыцари были подобны крестоносцам! – рассказывала Мнишек. – Мой любимый муж мечтал начать из Москвы новый крестовый поход, дабы навсегда отвоевать Гроб Господень и изгнать магометан из всех стран Востока. Невежественные русские попы и трусливые бояре не могли объять величие этих замыслов своими куриными мозгами. Стоит ли удивляться их глупости, если Сигизмунд, король Речи Посполитой, оказался столь же слеп и мелочен. Когда против законного царя был поднят мятеж, король ничем не помог ему, а когда Димитрий вернулся и разбил лагерь в Тушино, король не дал войск, чтобы изгнать из Москвы самозванца Василия Шуйского.

Марина Мнишек продолжала делать вид, будто первый и второй Лжедмитрий являлись одним и тем же человеком. Между тем все знали, что после гибели первого Самозванца поляки нашли в темнице какого-то плута и поставили его перед выбором: или он согласится признать себя царем, или его казнят смертью. Никто не ведал его настоящего имени. Про первого Самозванца говорили, что он был Гришкой Отрепьевым и имел родню Отрепьевых, с которой отказывался встречаться из боязни разоблачения. У второго Самозванца не было ни родных, ни близких. Некоторые называли его писарем Богданкой, однако и это могло быть выдумкой. Рассказывали, будто он был скрытый жидовин и тайно читал Талмуд. Во всяком случае ни поляки, ни казаки не верили в его царственное происхождение, обращались с ним пренебрежительно и называли не царем, а «цариком».

Василий Шуйский допустил непростительную ошибку, отпустив плененную Марину Мнишек под клятвенное обещание никогда не возвращаться на Русь. Самозванец, разбивший лагерь в Тушино, перехватил по дороге свою «супругу». Сандомирский воевода и его дочь затеяли отчаянный торг со вторым Лжедмитрием. Наконец была заключена взаимовыгодная сделка. Тушинский вор обещал Марине вернуть все, что даровал ей первый Самозванец, а взамен Марина провозглашала вора своим законным супругом. Под пушечный салют Марина Мнишек вступила в Тушинский лагерь и обняла своего чудесно спасшегося мужа. Первый и второй Лжедмитрий не были схожи ни лицом, ни ростом, ни голосом. Марина Мнишек старалась не глядеть на мужа и притворялась, будто не замечает различия во внешности.

Тушинскому вору не удалось взять столицу. Со временем у него начались нелады с поляками, составлявшими значительную часть Тушинского лагеря. Испугавшись, что поляки его выдадут, он переоделся в простую одежду, сел в навозную телегу и бежал в Калугу. Как ни странно, Марина Мнишек была на стороне своего ложного супруга, порицая соотечественников.

– Король Сигизмунд вел себя коварно, желая заполучить московский престол. Он видит соперника даже в своем сыне королевиче Владиславе. Мне же король предложил постыдную сделку, обещая вознаградить богатыми имениями в Польше, если я оставлю мужа и откажусь от императорского титула. Я ответила королю остроумным посланием, в котором соглашалась уступить ему Краков, если он отдаст мне Варшаву. Увы, почти все мои соотечественники, прельщенные королевскими посулами, замыслили предаться Сигизмунду. Тогда, переодевшись в мужское платье, я тайно ускакала к своему любезному супругу в Калугу, оставив предателям-шляхтичам письмо, что мне не пристало держаться за скипетр дрожащими руками. В Калуге мы с моим дорогим супругом имели полную власть и почет сообразно нашим титулам. К великому несчастью, безбожные татары, пользуясь добродушием мужа, коварно убили его.

Бабушка Федора рассказывала внучке о гибели второго Самозванца. Не столь подробно, как о смерти первого Лжедмитрия, но все же немало. Слушая ее рассказы, Марья изумлялась, как переменился нрав вора. Ведь говорили, что его насильно провозгласили Дмитрием. Однако, прикоснувшись к самодержавной власти, он вошел во вкус. Особенно заметным это стало в Калуге, где второй Самозванец жил без опеки польских панов. Собрав вокруг себя казаков, татар и всякий сброд, ищущий добычи, он казнил направо и налево. Удивительно, но беспричинная жестокость привлекала под его стяги все больше и больше сторонников. «Подлинный царевич! Грозный, как его батюшка Иван Васильевич!» – восторгались калужане.

Однажды второй Лжедмитрий заподозрил в измене служилого касимовского царя Ураз-Мухамеда и на всякий случай приказал утопить его в Оке. Самозванец поступил опрометчиво, потому что его ближайшая охрана состояла из татар под началом мурзы Петра Урусова. Татары были разъярены бессудной расправой над их соплеменником, но Самозванец потерял всякую осторожность. Он поехал на охоту в сопровождении любимого шута Петра Кошелева, немногих приближенных и двух десятков татар, затаивших в своих сердцах жажду мести. Лжедмитрий был в хорошем расположении духа, приказал нагрузить сани разного рода медами и вином, угощал в поле своих ближних людей. Подле его саней пускали зайцев, травили их, напивались, не подозревая, что телохранители Самозванца задумали охоту на него самого.

В разгар веселья Иван Урусов, младший брат мурзы, внезапно подскакал к саням и на ходу разрядил пищаль в Лжедмитрия. Затем сам мурза Петр Урусов отсек Самозванцу голову, приговаривая: «Я проучу тебя, как топить татарских царей». Татары иссекли труп саблями и сорвали с него царские одежды. Шут Кошелев и приближенные Лжедмитрия в ужасе ударили по лошадям и без оглядки поскакали в Калугу с вестью о неожиданном завершении охоты.

Ударили в колокола. Калужане бросились за город и в поле за речкой Яченкой у дорожного креста обнаружили сани с изрубленным нагим телом. Когда обезглавленного Самозванца привезли в Калугу, из его хором выбежала простоволосая и брюхатая Марина Мнишек. Она в отчаянии рвала на себе волосы, обнажила грудь и просила убить ее вместе с супругом. Даже сейчас узница рассказывала о смерти второго Лжедмитрия с содроганием. Вот так бывает! Заключила постыдную сделку с неведомым человеком, выдававшим себя за ее супруга. Выговорила непременным условием, что не допустит его на свое ложе, пока он не завоюет Москву. При первой встрече в Тушинском лагере смотрела на вора с плохо скрытым отвращением. Но вот полюбила же! Или просто была в отчаянии, что с гибелью второго Самозванца окончательно рушатся ее честолюбивые планы?