class="p1">Демон сделает Александэра правителем! Всё было зря! Зря! И магия зеркала. И кинжал! У неё нет оружия против этого проклятого мира!

— Она… лжёт. — Александэр икнул. — Я не убийца! Я всего лишь купил право претендовать на трон… Это была и моя дочь… Нигде не написано, что я не могу сделать с ней всё, что угодно.

Он уповал на закон, ибо в законе и в самом деле нигде не прописано, что отец не имеет права продавать душу своей дочери.

Демон должен был признать это!

Ханна закрыла лицо руками, чтобы не видеть торжествующее лицо ведьмы.

Демоны всегда соблюдают закон! Правила не нарушены! Александэр всё-таки станет правителем Вирны и заберёт с собой старую Иссият, чтобы в мире снова воцарилась власть ковена ведьм!

Борн, однако, молчал, грозная тишина в камере ширилась, и Александэр тоже заткнулся.

Ханна отняла от лица руки, смахнула со щёк солёные капли.

— Отчего ты так плачешь, смертная? — неожиданно ласково спросил демон. — Я помешал тебе отомстить? Ты хотела убить мужа — так бей!

И он шагнул вбок, освобождая Ханне дорогу.

Растерявшаяся женщина подняла враз отяжелевшую руку с зажатым в ней стилетом. Она ожидала чего угодно, только не этого.

Бить?

Стилет заблестел в неверном свете факела, словно призрачный. Его лезвие было испачкано кровью Ханны и покрыто мелкими блёстками стекла.

— Бей! — приказал демон, и Александэр съёжился под его огненным взглядом.

Ханна посмотрела на мужа. Жалкого, дрожащего. Шагнула к нему и занесла кинжал.

Да, пару минут назад она готова была не то что зарезать его — разорвать голыми руками.

Но теперь, когда её истерика изошла слезами, Ханна не понимала, как можно взять и убить человека. Пусть даже и ненавистного.

Она же должна ударить? Должна! Александэр виноват, он продал Софию чертям!

Рука дрожала. Ханна смотрела то на лицо мужа — на его губы, беззвучно силящиеся оправдаться, на дёргающийся кадык и белоснежный платок на тощей шее.

Платок не защитит от стилета. Нужно бить в шею, чтобы наверняка.

Она взмахнула кинжалом и… опустила руку.

— Ну, бей же! — поторопил демон. — И я покушаю. Душа-то освободится — и будет мне ужин.

Александэр, услышав эти слова, даже дрожать перестал. Он просто остекленел, превратился в согбенную восковую статую.

Ханна нависала над ним, таким жалким и раздавленным страхом, и стилет всё тяжелел в руке.

Это что же, она убьёт Александэра и демон тут же пожрёт его душу? Вот прямо здесь и сейчас?

Да, муж заслужил эту кару. Но сумеет ли она сохранить сердце, наблюдая эту справедливую, но дикую смерть?

Рука Ханны дрогнула, и она опустила стилет.

— Я убила… — выдохнула она. — Я уже убила его в своём сердце. Мне не нужны больше ни его гнилая душа, ни дрожащая плоть. — Женщина посмотрела в голодные глаза Борна и содрогнулась: — Если хочешь, жри его сам, демон, но я тебе не палач!

Она уронила стилет и вытерла о бедро мокрую от пота ладонь.

Демон рассмеялся, и стилет, закружившись осенним листом, сам лёг ему в руку.

— Мне не нужны палачи, смертная, — произнёс он. — Мне нужен тот, кто будет сидеть на чёрном троне и управлять миром людей согласно моим приказам. Обещаешь ли ты примерно служить мне?

— Да куда же я денусь? — устало пожала плечами Ханна, не понимая, при чём тут служба и трон.

Он что, предлагает ей стать поломойкой в своём дворце? Или подстилкой для свиты?

— Посмотри — я узница, — добавила она горько. — У меня нет свободы. Я служу любому, кто сумеет задрать мне юбку.

— Мало кто посмеет задрать тебе юбку, если ты будешь сидеть на троне правителя, смертная, — пояснил демон, разглядывая стилет.

Ханна оторопела. Может быть, этот страшный Борн шутит?

— Ты хочешь, чтобы миром людей правила женщина? — удивлённо спросила она. — Такого не было никогда за последние тринадцать веков.

Она не могла поверить ему. Законы людей похуже законов ада. Маги будут оскорблены, ведь не смеет безродная баба…

Александэр вдруг хрипло предостерегающе вскрикнул, мелькнула тёмная рука…

Ханна отшатнулась…И на землю упал кинжал, покрытый давно засохшей кровью, а следом — тело старой Иссият.

Уже по неестественно повёрнутой голове было ясно, что ведьма мертва окончательно и бесповоротно. Но это был ещё не конец.

Над телом ведьмы поднялось что-то бурое, вроде кровавого тумана. Оно забурлило и с жалобным птичьим криком стало кипеть и испаряться, пока не истаяло всё.

Так погибла душа главы ковена здешних ведьм.

Иссият не смогла вынести даже мысли о том, что какая-то дура сядет на трон Серединного мира. Не побоялась пойти против воли глубинного демона. И проиграла.

— Хороший ужин, — констатировал демон, облизывая губы. — Порочные души — лучшее лакомство. Я ждал: кто из вас окажется достоин стать моей пищей. И я доволен. Радуйтесь, смертные: теперь я сыт.

— Убийца… — простонал Александэр, уставившись на тело ведьмы. Потом поднял глаза на Ханну и закричал: — Ты убила меня!

Неужели он помешался от страха? Решил, что Ханна всё-таки нанесла удар и это он сам валяется сейчас на полу? У него всегда было такое развитое воображение.

Муж покачнулся и в третий раз обрушился на пол.

Ханна не сдержала нервной улыбки: Александэр всегда был трусом. Вот и теперь он бежал с поля боя.

Она не сумела его убить, но жалеть больше не могла.

Демон задумчиво посмотрел на кинжал, оброненный ведьмой, потом на стилет Ханны.

— Кровь матери и дочери! — объявил он. — Хороший залог. Я не ошибся в выборе правительницы, женщина. На трон сядешь ты. Да, ты одержима местью и потому тоже порочна, но это лучший вариант из… — он посмотрел на Александэра, — …имеющихся.

— Но я не хочу! — выдавила Ханна, не понимая, как у неё хватает сил перечить глубинному демону.

Только что Борн сожрал ведьму. Стражники, не раз видевшие смерть, стоят, словно мёртвые. Вся тюрьма молчит, как один человек, а она…

А на что ей сдался этот проклятый трон?

Власть — это та же тюрьма. Без любви, без близких… Страшная золотая клетка. Пусть лучше демон сожрёт и её, чем жить без цели и без любви, угасая на троне!

— Мне противна твоя власть, демон! — выкрикнула Ханна в лицо Борну. — Противен ты, сожравший старуху!

Она обхватила себя руками и замерла, ожидая смерти.

— А это тем более замечательно, — ухмыльнулся демон. — И не смей мне перечить, женщина. По крови на кинжале я вижу, что твоя дочь жива. Если ты будешь служить мне верой и правдой, я позабочусь о её душе, даже если