Торп поколдовал с телефоном и нашел снимок, где он, еще молодой, держит на руках ребенка.

– Гретхен… это моя первая жена… у нас с ней не могло быть детей. Чего только мы не перепробовали. Гормоны, хирургическое вмешательство, три цикла ЭКО. А потом взяли и усыновили Генри.

Теперь он улыбался, хотя улыбка его была печальна.

– А где Гретхен сейчас?

– Умерла… десять лет назад, когда Генри был уже старшеклассником. Для него это был тяжелый удар. Я делал ради него все, что мог. Честное слово. Но видел, что он ускользает от меня. Я взял длительный отпуск на работе, чтобы проводить с ним больше времени. Но чем крепче я привязывал его к себе…

– Тем больше он отдалялся, – закончила его мысль Елена.

Торп поднял голову; в глазах его стояли слезы.

– Не знаю, зачем я рассказываю вам все это.

– Это первоисточник проблемы. Мне необходимо знать все.

– Все равно я же понимаю, как все это звучит. Поэтому и попросил Джеральда найти мне лучшего частного детектива в Чикаго. Видите ли, мисс Рамирес, несмотря на наркотики, несмотря на это сообщение, несмотря на все его проблемы с моей Эбби, я знаю своего сына. И у меня дурное предчувствие. Просто дурное предчувствие, и все. Что-то подсказывает мне, что здесь что-то не так. Этому чувству можно верить, как вы считаете?

– Да, – тихо сказала она. – Можно.

– Мисс Рамирес…

– Зовите меня просто Елена.

– Елена, пожалуйста, найдите моего мальчика.

Саймон понимал, что его пытаются одурачить.

Он понимал, что детектив Фагбенл хочет загнать его в угол, сбить с толку и все такое, но он также понимал, что не сделал ничего плохого («Последнее слово всех осужденных», – скажет ему потом Эстер) и что ни в коем случае не позволит Фагбенлу (это, очевидно, понимал и сам Фагбенл) швырнуть ему под ноги эту ядерную боеголовку и уйти.

– И кого же убили? – спросил Саймон.

– Ай-ай-ай. – Фагбенл издевательски погрозил ему пальцем. – Вы же сказали, что не станете говорить, пока здесь не будет вашего адвоката.

Во рту у Саймона пересохло.

– Мою дочь?

– Простите. Если вы продолжаете настаивать на своем праве консультироваться…

– Да ради всего святого, – выпалила вдруг Ивонна, – будьте же человеком!

– Ладно, я отказываюсь от своего права консультироваться, – сказал Саймон. – Я готов говорить с вами без адвоката.

Фагбенл повернулся к Ивонне.

– Мне кажется, вам сейчас лучше выйти, – произнес он.

– Пейдж – моя племянница, – заявила Ивонна. – С ней все в порядке?

– Я не знаю, все ли у нее в порядке, – отозвался Фагбенл, не отрывая взгляда от кабинок за стеклом, – но жертва убийцы не она.

Слава богу. Какое счастье… с души словно камень свалился. Саймону казалось, что он задыхается, что в помещении напрочь кончился весь кислород.

– Тогда кто же? – спросил он.

Фагбенл ответил не сразу. Подождал, пока выйдет Ивонна – она пообещала подождать Эстер у лифта – и дверь в кабинет закроется. Секунду-другую Фагбенл пристально смотрел сквозь стеклянную стену на огороженные кубиклы. Посетителям должно казаться странным, подумал он, что здесь не предоставляется полной конфиденциальности.

– Будьте любезны, Саймон, скажите, где вы были вчера вечером?

– В котором часу?

Фагбенл пожал плечами:

– Пусть это будет весь вечер. Скажем, начиная с шести часов.

– До шести я был здесь. Потом отправился домой на подземке.

– По какой ветке вы ехали?

– По первой.

– Садились на «Чамберс-стрит»?

– Да. А вышел на остановке «Линкольн-центр».

Фагбенл кивнул с таким видом, будто узнал нечто важное.

– Сколько всего вы потратили на это времени? То есть от дверей до дверей. Минут двадцать, тридцать?

– Тридцать минут.

– Значит, вы были дома где-то около половины седьмого?

– Так оно и есть.

– Дома кто-нибудь был?

– Жена и младшая дочь.

– У вас ведь есть еще и сын, правильно?

– Да. Сэм. Но он учится в колледже.

– Где?

– В Амхерсте. Это в штате Массачусетс.

– Да, я знаю, где находится Амхерст, – сказал Фагбенл. – Итак, вы пришли домой. Ваша жена и дочь были там…

– Да.

– А потом вы выходили из дома?

Саймон подумал, но всего секунду:

– Да, два раза.

– Куда вы ходили?

– В парк.

– И в какое время?

– В семь, а потом еще раз, в десять вечера. Выгуливал собаку.

– О, превосходно. Какой породы ваша собака?

– Гаванская болонка. Ее зовут Ласло.

– Разве Ласло не мужское имя?

Он кивнул. Да, конечно мужское. Они приобрели Ласло в подарок Сэму на день рождения, мальчику исполнилось тогда шесть лет. И Сэм требовал назвать собачку этим именем, ему не важно было, какого она пола. Это было давно, но как только собачка оказалась у них в доме, вопреки всем обещаниям Сэма и его двух сестричек, забота о животном легла на плечи единственного члена семейства, который был против того, чтобы завести собаку.

На Саймона.

И это тоже неудивительно: он очень полюбил Ласло. Он обожал эти прогулки с ней, особенно те минуты, когда к концу дня он появлялся в дверях и Ласло приветствовала его с такой бешеной радостью – так может радоваться заключенный на пожизненный срок, которого неожиданно выпустили из тюрьмы, причем так было каждый день без единого исключения. И она с таким энтузиазмом тащила его в парк, словно никогда прежде там не гуляла.

Ласло сейчас двенадцать лет. И шаг у нее уже не такой быстрый. И слух пропал, так что иногда даже не чует, что Саймон уже возвращается, пока он не войдет в дом, и это Саймона очень огорчает, даже больше чем следует.

– И кроме этого, ни за чем не выходили, только гулять с собакой?

– Да.

– Значит, весь вечер вы втроем пробыли дома?

– Я этого не говорил.

Фагбенл откинулся на спинку стула и развел руками:

– Так говорите.

– Потом моя жена ушла на работу.

– Она работает педиатром в Нью-Йоркской пресвитерианской больнице, правильно? Полагаю, у нее было ночное дежурство. И вы всю ночь оставались вдвоем со своей дочерью Аней.