class="p1">Этот краткий обзор не позволяет охватить все тексты, но выделяет опорные точки. В период позднего средневековья наследие Аристотеля действительно приходит на Запад по большей части через арабские переводы. Вклад арабской астрономии, как и сочинения некоторых арабских натурфилософов, сопровождает, если не сказать – предшествует (как труды Авиценны) открытию аристотелевского корпуса (или возвращению к нему). Его обретение в XII–XIII веках, а также комментарии и трактаты, созданные арабской наукой, значительно преображают знание по сравнению с ранним средневековьем, культура которого, как мы увидим, построена на крупицах, сохраненных Исидором Севильским, Боэцием и еще несколькими авторами, – но это не означает, что идея сферичности была утрачена. Напротив, очевидно, что теории Козьмы Индикоплова, как и упомянутых нами несторианцев, не проповедовались средневековыми мыслителями. На это в заключение первой части хотелось бы обратить особое внимание: Козьма не относится к отцам Церкви, его труды не были переведены на латынь (то есть их не могли читать в средние века), они не были одобрены и тем более не популяризировались властями – как религиозными, так и политическими. Его сочинения не отразились на средневековом знании. Умберто Эко отмечает, что Козьму стали считать «авторитетом так называемых темных веков» только «после издания […] на английском языке в 1897 году»126. Представлять его тексты жемчужиной западной мысли – не просто оценочная ошибка, но еще и нечестность. Это прекрасный пример того, что источник следует рассматривать в его же контексте.

Глава III

Сфера на Западе: от раннего средневековья до конца Возрождения

В трактовке развития христианской Церкви, – прежде всего поддержанной философами Просвещения, – первые столетия средневековья характеризуются как период первозданной наивности, которая вскоре создала подоплеку для невежества и суеверий, якобы восторжествовавших над космологическими идеями – наследием античной Греции. В связи с этим мы уже говорили о Василии Кесарийском и Августине – Лактанций, единственный противник сферической концепции, обладавший определенным статусом, хронологически был их предшественником. Нельзя не согласиться с тем, что после заката античности модель Земли-сферы естественным образом перешла в раннее средневековье усилиями тех, кто одновременно представлял науку и Церковь. Конечно, развитие астрономических или космологических знаний в этот период застопорилось, и верно то, что какая-то их часть, преимущественно техническая, оказалась утрачена. Труды, путь которых мы проследили, скорее популяризируют результаты, чем отражают научные методы, а доказательство Эратосфена, к примеру, начинает казаться все менее понятным. Складывающееся христианское общество наследует у античности классическую научную культуру, но уделяет ей меньше внимания, чем породившее ее греческое – за исключением философских школ в Афинах и Александрии. Историк Питер Браун между тем замечает, что признание новой веры императора Константина в 312 году не состоялось бы, «если бы ему не предшествовало приобщение христианства к культуре и идеалам римского мира»127. Нельзя также связывать последующий период лишь с идеей величия и упадка империй, обусловленной падением Рима в 476 году. И как бы то ни было, форма Земли не ушла в забвение и тем более не оспаривалась религиозными и политическими институтами того времени, как и теми персонами, на которых было возложено сохранение римского знания. На поворотном этапе между поздней античностью и средневековьем VI–VII веков Боэций (ум. 524), а затем Григорий Великий (ум. 604), но особенно Исидор Севильский (ум. 636) служили – разумеется, не в полной мере, но никоим образом не «ретроградно» – проводниками астрономических знаний.

В этой части, охватывающей долгий хронологический период, мы не сможем назвать ни все тексты, ни все достижения в области знаний. Мы попытаемся обозначить три главные вехи в аспекте мифа о плоской Земле – это передача античной культуры раннему средневековью, распространение научных знаний в средневековых университетах и за их пределами, в особенности на французском языке, среди читателей, не владевших латынью, и развитие этих вопросов в эпоху Возрождения.

I. Передача античных знаний

Утверждение, будто для средних веков характерна вера в плоскую Землю, порой сопровождается следующим аргументом: на заре средневековья знание, которым владели греки, оказалось забыто. Все верно, греческие рукописи действительно пришли на Запад только в XII–XIII веках, если говорить об Аристотеле, или еще позже, если это «География» Птолемея (она попадет во Флоренцию лишь в XIV веке), однако важнейшие элементы греческого знания все же были в распоряжении латинских ученых128, и именно через латынь распространяются его основные положения из «Естественной истории» Плиния, адаптации «Тимея», выполненной Цицероном, или версии «О мире» (De mundo), принадлежавшей Апулею, но выдававшейся за сочинение Аристотеля. Не предлагая математических расчетов или точных астрономических данных, сохранившиеся латинские античные произведения по естественной истории или натурфилософии повторяют концепцию сферической Земли. Рассматривая отклик, который встретили (а точнее, не встретили, если речь идет о западном Средневековье) труды Козьмы Индикоплова, важно понимать общий контекст передачи античного знания. Тем не менее мы не отрицаем своего рода регресса знаний и особенно – в интересующей нас области – торможения астрономических изысканий, но тем самым хотим попросту показать: частичный уход в забвение греческой мысли не коснулся концепции сферичности Земли.

Обзор

История этих знаний связана прежде всего с историей обращения рукописей. Ведь после падения Римской империи, когда исчезли сложившиеся школы и прервались связи с греческим миром, становление официальных физической и космологической наук, как и пути доступа к знаниям в раннем западном средневековье, претерпевают изменения. Знание становится уделом служителей Церкви, в особенности монахов. И это прежде всего знание библиотечное, опирающееся в светской области на отдельные тексты классической латинской античности, – например, труды Плиния, последние учебные пособия позднего языческого периода, как «Бракосочетание Филологии и Меркурия» Марциана Капеллы, о котором мы уже говорили, фрагмент из «Тимея», дошедший до этого времени через его переводчика и автора комментариев Халкидия, или значительная часть астрономии Теона Смирнского. Это также фундаментальное христианское знание, которое вполне логично черпалось из шестодневных сочинений первых отцов Церкви, придавших научной мысли новые векторы. Речь идет прежде всего о сугубо избирательном знании – к такому выводу приходит Оливье Бульнуа, когда пишет, что в «умирающем просвещенном язычестве» действительно нашлись решившие спасти «то, что казалось им достойным»129.

Это также знание, на первых порах пребывавшее не только за монастырской стеной, но и в узилище мысли – хотя вскоре оно устремилось наружу, о чем свидетельствуют хотя бы труды Кассиодора. Став в 523 году магистром оффиций при дворе Теодориха Великого, он в самом деле первым попытался возродить античные знания, а главное – сохранить в латинском мире греческую культуру, которую распад империи сделал недосягаемой. Ему