Так-то тут особо служивых алкоголем сейчас не балуют. Винная порция выдаётся не часто, а именно — в первый день Святой Пасхи, в первый день Рождества Христова, в день тезоименитств Государя, Государыни, Наследника Престола, дочерей Государя, шефа полка, в день полкового праздника и в день ротного праздника.

Могли приказом командира части выдать вино в ненастную погоду или при тяжелом переходе. Ну, или как я тут провернул дело — по медицинским показаниям. По одной двухсотой части ведра на нос.

Пьяных не было. Получарка, это получается даже меньше семидесяти грамм, чуть больше шестидесяти, нашим солдатам — что слону дробина. Тем же французским военным сейчас ежедневно пол литра вина выдают, а если деньги есть — покупай его на свои сколько хочешь. Говорят, что к вечеру некоторые такие воины у них и лыка уже не вяжут.

Да, получарку тут ещё шкаликом называют.

Пополнили нам и НЗ — выдали консервы и мешочки с галетами. Здешние галеты из белой муки мне нравятся, консервы — тоже. Для нужд армии тут производят сейчас несколько их разновидностей в жестянках цилиндрической формы — «жареная говядина», «рагу из говядины», «щи с мясом», «горох с мясом»… Иногда бывают консервы и из осетрины. Причем, целым куском. Вот где, вкусно-то…

Дома консервы были гораздо хуже. Здесь для их изготовления берут только мясо высших сортов из задней части туши или лопатки. Мясо, до закладки в жестяные банки, предварительно жарят, а не сырым кладут, а потом уже вместе с банкой тушат. Считают, что так лучше.

Консервы эти, как правило, пять лет где-то на военном складе лежат. Потом, когда время приходит обновлять запасы, их в войска и отдают. Ничего за эти пять лет с консервами не делается, вполне годны они все к употреблению.

Махорку выдали — по четыре золотника каждому на день, спички, книжки курительной бумаги. По семь книжек такой бумаги в месяц солдату положено. Кури — не хочу. Вот и курят все поголовно. Даже те, кто до армии не курил. Да, офицерам — папиросы дали. Мне — тоже.

Глава 26

Глава 26 В сторону Перемышля

Ежедневно я, мои два зауряд-врача и фельдшеры выходим в роты.

Слава Богу, больше случаев сыпного тифа не выявляется. Карантин сняли, и в полк пошло пополнение.

Во времена отца нынешнего нашего императора Николая Александровича призывной возраст повысили до двадцати одного года, а сейчас, когда война началась, его пришлось снизить до девятнадцати лет.

Что дальше будет? Ещё снизят? Людские-то потери мы имеем сейчас не маленькие…

Нас возвращают на фронт. Солдаты погрустнели, не рады такому.

Погода наладилась, уже по-весеннему светит солнышко, небо стало выше. Это совсем не хорошо — новая беда у нас появилась. Аэропланы. Враг усердно рыщет на них по небу, осматривает землю.

До линии фронта ещё не добрались, а уже потери…

Аэропланы эти, когда мы их в первый раз заметили, сначала кружились далеко-далеко, едва видны были, и только гул моторов, как один из моих зауряд-врачей выразился, выдавал их непернатую породу. Даже интересно в бинокль было смотреть на эти красивые полёты, радоваться завоеванию воздуха человеческим гением. Это, до поры, до времени, пока аэропланы вели себя прилично, нам не мешали, вреда никакого не наносили.

Потом, довольно быстро, стало хуже. Аэропланы начали снижаться, уже не только землю они сверху стали обшаривать…

Пролетят туда-сюда над нашей колонной, примерятся и бомбу сбросят!

Козлины рогатые…

Первый раз бомба разорвалась в самой гуще нашей проходящей колонны. Хорошо, уже в обозе. Наверное, лётчик был не опытный. Метил в солдат, а попал в обоз. Наше счастье в этот день было, не его.

Двух лошадей убило, возницу ранило.

После обеда сразу два аэроплана прилетели. Совсем в наглую вниз спустились и начали бомбить. Наши уже тогда наготове были и стрелять стали. Отпугнули, хоть и не подбили, они аэропланы.

Когда уже на линию окопов вышли, аэропланы нам гадить не перестали, но уже — по-иному. Не бомбами. Ракетами.

Подлетят, высмотрят, что у нас и как, а после этого пустит аэроплан сразу две-три ракеты. Несутся к земле яркие звёздочки, а за ними — дымный хвост. Если ветра нет, он долго висит и показывает место обстрела вражеским батареям.

Как пальчикам указано место тяжелым снарядам, куда им надлежит попасть. Туда и долбят.

Не любят наши солдаты аэропланы. Чем только можно пытаются сбить. Винтовочные, пулеметные залпы, шрапнели — всё используют.

Тут, правда один нюансик есть. Пули и осколки, наши, наши, а какие же, обратно с неба нам на голову и падают. Каски до сих пор в роты не прислали, хотя я не устаю командиру полка докладывать, что необходимы они, с ними потери будут гораздо меньше.

Мы не любим их аэропланы, немцы и австрийцы — наших «Муромцев». Они пострашнее немецких аэропланов будут.

Не успел наш полк даже окопы обжить, как покинуть их пришлось. Как гром среди ясного неба для всех нас это было. Сидели себе в Карпатах на хорошо укрепленных позициях, даже слухи какие-то пошли, что скоро вперед опять пойдём…

Был, правда, некоторый недостаток в боеприпасах, но противник нас сковырнуть с места не мог. Да, не сильно и пытался.

Вдруг! Приказ об отступлении!

Прямо темной, совершенно безлунной ночью мы спешно стали отходить, превосходные позиции бросать. Спешка, сутолока…

Даже для командира полка, как оказалось, это было неожиданностью. Про себя я уж и не говорю. Для моих заурядов — тоже. Однако, свернулись быстро, ничего полезного не бросили.

Противник тоже был в удивлении. Их передовые посты, заслышав среди ночи наш шум, сильно обеспокоились, тревогу подняли. Подумали, что мы в наступление двинулись.

До утра в полной готовности враги по окопам сидели, а только как рассвело увидели — нас-то на прежнем месте и нет…

Так разведка их доложила…

Почти неделю полк откатывался, надо должное командиру полка отдать — в полном порядке.

До самого Перемышля мы отступили, а это — верст сто, не меньше.

Почему? Оказывается, немцы ударили по девятому и десятому нашим корпусам и опрокинули их, прорвали фронт. Нам и нашим соседям они в тыл заходили, могли нас отрезать и окружить.

Раз и всё…

Сколько сил было приложено, сколько человеческих жертв принесено, чтобы мы в эту войну овладели Галицией и Карпатами!

Раз, и всё пошло прахом…

За неделю отдали, что много месяцев большой кровью брали.

Растянули наши войска огромный фронт в одну тонкую ниточку, резервов не имели… Наши полки бессменно вон сколько были на позициях, устали, обескровлены были. Боеприпасов и прочих ресурсов недостаточно имели.

Однако, при всём при этом мы теснили врага, не давали ему спуску…

Только при угрозе окружения и отступили.

Мои фельдшеры и зауряд-врачи при отступлении очень хорошо себя проявили. На ходу даже прием больных организовали. Опыта оказания медицинской помощи в таком большом отступлении у нас, само собой, не было, но как-то вот справились.

По дороге отставших обессиленных солдатиков и из других частей без помощи мы не оставляли. Раз даже повезло — две почти полные телеги с медикаментами и перевязочным материалом нам достались. Не совсем, может, и законно, но прибрали мы их к рукам. Лишним такое добро на войне не будет. А, не надо где попало своё без охраны и призора оставлять…

Глава 27

Глава 27 Подарок

Отступать мы начали организованно…

По холодочку.

Ничего врагу не оставили. Может, потому, что до конца ещё и не разложились, не развернулись? Только пришли, и почти сразу — обратно?

У меня тоже часть имущества перевязочного пункта ещё в тюках была.

Кстати, после отдыха в карантине, отношение солдат нашего полка ко мне изменилось. Нет, оно никогда плохим не было. Тут же, откуда-то мнение у солдатиков появилось, что это только благодаря мне полк с позиций в тыл и отвели. Дали отдохнуть, отмыли, одели-обули, пополнили…

Как я выяснил, немалое обоснование этих выдумок дал… мой портсигар.

Его де, нашему доктору сам государь подарил.

Да, правда это. Сам я об этом особо не распространяюсь, но разве такое утаишь.

Нашего де доктора сам государь-император на примете держит…

Ну,