и отпустить, пусть ищет счастья с кем-нибудь другим.

А я… Я ещё встречу своего суженого. А может и нет, не велика потеря (здесь я через силу горько сглотнула). Ведьме так-то муж не особо и положен (грудь немного сдавило). Наши по большей части одни живут, максимум с ученицей, аль с собственными детьми или слугами.

Такова уж ведьмина судьба, а у меня было не особо много выбора, когда я одна в мире осталась, да с даром ведьмовским. Кабы не Арысь, меня бы кто из мраковедьм или мраковолхвов «приютил» бы и после я бы такой же как они стала или сгинула бы на капище как жертва Чернобогу. Аль вообще богатыри-клятвенники поймали бы, да сделали бы своей целительницей — дело тоже неплохое, но несмотря на умения, целительницы и целители при богатырях живут на птичьих правах. А попадись я волхвам-последователям, то они бы меня связали, да живьём закопали бы — эти других носителей магии считают отродьями Вия, Морены да Чернобога.

Пока Святослав мазал тело чародейской мазью, я зажигала свечки в цветных баночках, сыпала внутрь порошки из трав и шептала заговоры. Такими небольшими свечками я составила на полу две руны, по обе стороны от постеленных шкур и одеяла — у ног и возле головы Ставра.

Затем я села справа от лежащего на полу мужчины и достала ожерелье из перьев и когтей ястреба.

— Чтобы ты не услышал и не почувствовал — не двигайся, не открывай глаза и не говори, — предупредила я, — пока я не скажу, что ритуал окончен.

— А что будет если двинусь или открою глаза? — хмыкнув, спросил Святослав.

— Порча может резко усилиться, и ты примешь мучительную гибель.

— Звучит печально.

— Тогда просто делай, как я говорю и всё обойдётся, — мягко, но холодно ответила я.

Воин замолчал и послушно закрыл глаза, но я успела увидеть, как он улыбнулся — сдержанно, немного насмешливо и как будто чуть-чуть мечтательно.

Усевшись поудобнее, я тихо запела:

Пред очами всех богов,

Наблюдая солнца цвет,

Над тенями облаков,

— ястреб мчится на рассвет;

В миг оставив города,

Резво в высь взлетая,

Ветер мчится сквозь года,

— Пыль с дорог сдувая.

Я пела и медленно перебирала в руках ожерелье. Мои пальцы ощупывали каждое мягкое перо и острый коготь ястреба. Под звук моего голоса и ритм колдовской песни подрагивали и как будто пританцовывали огоньки в цветных баночках. От «танца» огоньков по стенам горницы плясали причудливые тени. И слышно было, как что-то скребётся в окошки избы.

Повстречались в небесах,

Ястреб ярый с ветром резвым;

Пока полдень на часах,

— ястреб всё узнает первым;

Шептал ветер громко-часто,

Приговаривал да пел,

он о судьбах безучастно

— Ястреб молча вдаль летел

Мазь на теле Святослава начала темнеть, сохнуть и сворачиваться грязной уродливой коркой — словно какой-то испачканный некачественный пчелиный воск.

О проклятьях, порчах, сглазах

О деяния лихих

И заморских всех заразах

— Ветер спел и тут же стих!

День исчез, и в миг заката,

Ветер пал, а ястреб взвился,

Вспоминая ветра-брата,

— пред богами появился!

По велению Творца

Ястреб молвил долго-тихо,

Без утайки, до конца…

Сварог молвил: «Сгинет лихо!»

Когда я закончила и опустила магическое ожерелье, мазь на теле Святослава затвердела точно кровавая корка или какая короста. Чёрная, засохшая субстанция расползлась по груди, плечам, животу и рукам моего гостя.

Я отложила ожерелье, а затем два раза быстро хлопнула в ладоши. Чёрная корка тут же покрылась множеством трещин и распалась на множество бесформенных частиц. Её фрагменты, теперь напоминавшие мелкие чешуйки золы, осыпались на подстилку. Я смахнула остатки вышедшей из тела порчи специальной кистью и начала тушить свечи.

— Всё, можешь открывать глаза, говорить и вставать, — я не удержалась и ласково провела по упругим мышца на животе воина.

Тот открыл один правый глаз, недоверчиво взглянул на меня, затем открыл второй глаз и одобрительно усмехнулся.

— У тебя красивый голос.

— Благодарю, — вздохнула я. — Вставай, будь добр. Теперь ты здоров.

Я это не только знала, но и чувствовала — Ставр больше не хворал и его жизни более ни-че-го не угрожало. Во всяком случае — пока.

— Как твоя память? — я стояла на коленях, аккуратно тушила свечки и складывала баночки в небольшой расписной ларец. — Ничего нового не вспомнил?

Стоящий рядом со мной воин натянул рубаху — Машка взяла мужскую одежду у соседки — замер, потом нахмурился, глядя куда-то в пространство, а потом вздохнул и покачал головой.

— Нет, — глухо прозвучал его короткий ответ.

Я метнула на него подозрительный взгляд.

— Жаль. Но надеюсь вспомнишь позже и… сам решишь, что делать дальше.

Я закрыла ларец и тоже поднялась.

— Если хочешь, можешь остаться на пару дней, пока в себя полностью придёшь, но спать будешь в гостевой горнице, — проговорила я.

Кот и служанка, за спиной воина, поглядели на меня с сомнением и неодобрением. Им обоим хотелось, чтобы Святослав побыстрее покинул нас.

— Сегодня или завтра, аккурат после обеда, можешь сходить к нашему градоначальнику и узнать, кто из купцов куда и когда поедет. Может быть кто-то из торгашей согласится взять тебя с собой. Например, в качестве наёмного стража.

Святослав подошёл ко мне и оказался очень близко. Так, что я могла видеть своё отражение в его глазах. Чуть наклонившись ко мне, он немного склонил голову на бок и правой рукой убрал прядь волос с моей щеки. От его прикосновения по лицу и телу пробежала лёгкая поверхностная дрожь.

— Почему ты ко мне так добра? — спросил Ставр.

Я открыла рот, но не успела ничего сказать, вместо меня ответил Василий.

— Потому что привыкла жалеть жалких, никому не нужных и бесполезных, — с откровенным ехидным и издевательским намёком произнёс Василий.

Воин хмыкнул, криво ухмыльнулся и, не оборачиваясь, ответил:

— Стало предельно ясно, как и почему ты здесь оказался.

Я увидела, как Баюнович выгнул спину и поднял растопыренный хвост. Глаза Васьки сверкнули жёлто-зелёным бликом гневного возмущения.

— Успокойтесь оба, — велела я и покачала головой. — Ещё мне ваших ссор на пустом месте не хватало!

Я хотела обойти Ставра, но тот вдруг протянул руки и взялся за ларец в моих руках.

— Позволь, я помогу, — мягко и вполне любезно предложил он.

— Не стоит, я привыкла справляться сама, — вежливо отказала я.

— Я не могу позволить, чтобы твоя доброта осталась совсем уж бескорыстной, а моя благодарность — не свершившейся.

— Ишь как сладко стелет, — язвительно промурлыкал кот.

— Ну, хорошо, — разрешила я и отдала ларец, не обращая внимания на недовольство Баюновича и Косолаповой, — неси, а я покажу