Однако, стоило нам со Святославом только направиться к лестнице, ведущей на чердак, как мы все услышали сперва звон колокольчика на калитке ворот, а затем и приглушённый, но взволнованный мужской голос:

— Звеня, родимая, беда у нас! Открывай! Дело срочное, как сбор последнего урожая!

— Маша, открой, — велела я. — Вася — марш на печку.

Градоправитель, да и прочий зрелый люд, в отличии от молодых и малых жителей Орлеца, не очень жаловали Ваську, зная о том, чей он сын. Поэтому лучше, чтобы котик лишний раз взрослым и особенно градоправителю на глаза не попадался.

Василий с надменным видом, поднял хвост, выгнул спину и, задрав голову, одарил меня заносчивым взглядом. А затем котик в несколько прыжков оказался возле печки и запрыгнул на своё любимое место, где проводил многие часы во время долгой зимы.

— А ты, пока, посиди в другой горнице, — сказала я Ставру.

Тот ответил мне долгим пристальным взглядом, затем небрежно пожал широкими плечами и ленивым не торопливым шагом направился к двери, на которую я указала.

Где-то через минуту, Маша привела в дом градоправителя. Любодар Квашня был дородным тучным мужчиной, с выразительными русыми бровями и похожей не веник немного кучерявой русой бородой. Его длиннополый синий кафтан-свиту, одетый поверх светло-зелёной рубахи с алыми узорами, покрывали не растаявшие хлопья снега.

Вид у градоправителя был встревоженный и слегка усталый. Часто дыша и держа левую руку на сердце, он, опираясь на резной посох в правой руке, подошёл ко мне и чуть поклонился.

«Ну всё, — обречённо и недовольно подумала я, — значит дело совсем плохо…»

Во всех других случаях градоправитель общался со мной снисходительно, со сдержанной любезностью и долей некоего высокомерия, в той или иной степени, присущего каждому правителю. А вот ежели какое лихо подкрадывалось, тут уж наместник Орлеца мигом забывал о разнице в наших происхождениях и положении в обществе. Наш благородный владыко Квашня, назначенный самим удельным князем, начинал просить, упрашивать и порой даже умолять.

У Любодара было как минимум одно качество, которое в нём ценила и я, и все прочие жители Орлеца — он искренне радел за успех родного города. Поговаривают, правда, что мол, ежели город расцветёт да разрастётся, то наш Квашня может и княжеский титул получить, с надлежащими регалиями. А князь — это вам не выборный посадник из старшей дружины или купеческого сословия. Князь — это удел, доход, власть и почёт, которые можно передавать по наследству.

— Беда, Звениславочка! — покачал головой Любодара. — Опять долгая ночь настала!

Я на мгновение закрыла глаза и с большим трудом сдержалась, чтобы не проговорить ругательство.

Случилось-таки то, чего я опасалась перед сегодняшним закатом. Долгая ночь, чтоб её Чернобог прибрал! Это значит, что темень за околицей и над острогом будет держаться отныне не менее трёх-четырёх суток. А значит вся нечисть в округе повылазит из нор и пойдёт в людские селения, а мраковедьмы и мраковолхвы немедленно приступят к самым опасным и гадким ритуалам и проклятиям, с жертвоприношениями и кровью. Отдохнуть после стычки с волкодлаками и снятия порчи со Святослава мне не удастся.

— Поняла, сейчас буду готовить амулеты для горожан и начну укреплять наш острог.

— Это ещё не всё, Звенечка, золотце, — залебезил градоправитель. — Наш молчун* поведал, что люди из деревни «Бабье лукошко» до нас доехать не могут — их упыри окружили, бродят по округе, кричат страшно и обещают досуха всех «выпить». Глумятся, кровососы драные!

— Так ты хочешь, чтоб я в ту деревню отправилась и с армией упырей сразилась⁈ — удивлённо спросила я.

— Так не одна ж, Звенечка, — градоправитель нервно сглотнул и подошёл по ближе, а затем снял меховую шапку и вздохнул, обдав меня запахом чего-то фруктового и сладкого. — Я тебе дружину свою дам — полтора десятка воинов. А⁈ Выручай, золотце ты наше. В «Лукошке» два десятка телег с зерном, сеном и молоком. То ж наша истинная житница — мы без их помочи до конца зимы не доживём! Надо телеги до острога сопроводить. А иначе, как пить дать, быть голоду в «Орлеце».

(Молчун — вид жрецов Стрибога, что дали обет молчания, в обмен на дар слушать речь воды и ветра, а после молвить лишь для того, чтобы передать услышанное послание. С помощью безмолвных жрецов или, как их называют в простонародье, «молчунов», можно обмениваться сообщениями на любом расстоянии, прим. автора)

Я задумалась ненадолго. Разумеется, я должна была помочь. Ежели сейчас отвернусь и в стороне останусь, во-первых, сама себе не прощу — «Орлец» давно стал мне родным — а, во-вторых, люди не простят, могут и обозлиться, а мне такого поворота в жизни совсем не надобно!

— Хорошо, — согласилась я. — Только добавь десяток стражников со стен и ещё эта услуга будет стоить городу пять сребников и один златник. Три сребника — вперёд.

— Звенечка!.. — ахнул градоправитель.

— Торговаться не стану, — предупредила я. — Дело предстоит опасное, армия упырей, хорошо, если не высших, — это много хуже истиной пары перевёртышей.

Я точно знала, что назначила вполне справедливую цену. Любая ведьма, на моём месте, запросила бы вдвое больше. Тем более, что я знаю какие, примерно, доходы у Любодара и его приближённых. Уж пяток серебряных и одну золотую монетку как-нибудь «наскребут».

Наместник с обречённым видом махнул широкой ладонью, сверкнув золотыми перстнями.

— По рукам, — кивнул он и попросил. — Только поторопись, прошу.

Градоправитель ушёл, а я торопливо заметалась по большой горнице.

— Маш, принеси с чердака ларец с лисьими зубами и шерстью, а ещё мешок с цветными нитками и суму с колокольчиками.

Косолапова, подобрав поневу* и подол рубахи, помчалась вверх по ступеням. Я же расставила на широком столе у окна баночки с краской из лишайника золотянки и красильного горца*, а потом достала увесистую шкатулку с небольшими выточенными плоскими камушками. Краска нужна для нанесения рун на выточенные камни. Вместе с лисьими зубами и шерстью, рунные камни станут хорошими амулетами против нежити.

(Понева — шерстяное полотнище, которое повязывалось на нижнюю часть длиннополой женской рубахи, прим. автора)

(Из лишайника золотянки и красильного горца — добывали вишнёвую и синюю краску, соответствено, прим. автора)

За моей спиной, чуть слышно скрипнув, открылась дверца малой горницы. В отражении зеркала на стене, я увидела переступающего порог Святослава. Воитель поймал строгий, сосредоточенный и вопросительный взгляд, а затем сложил руки на груди и заявил:

— Я поеду с тобой.

Его слова прозвучали тяжело, решительно и веско. Он не собирался выслушивать возражения.

Я застыла, пытаясь откупорить одну из баночек и повернулась к Ставру.

— Зачем