– Так зачем тебе Грузинцев?

– Не могу пока говорить, – замялся поэт.

– Хм. Значит, просто познакомить и отвалить. А что я буду с этого иметь? – вопросил Петрункевич.

– Я обед наш, всех троих, оплачу.

– Что я, девочка, за еду работать!

– Вот эти мне продюсеры! Что вы за порождения капитализма! Нет чтоб по дружбе пообедать со старым товарищем!

– Хм, «просто пообедать»! Да ты, брат, целую историю просишь разыграть, причем используешь меня, прошу заметить, втемную, в суть происходящего не посвящаешь. А услуга, что я тебе окажу, – если задумаешься, то согласишься: действительно, дорогого стоит.

– Хорошо. Тогда ты – мне, я – тебе. Чем могу быть полезен, говори?

– Подтянешь диалоги в сценарии, над которым сейчас мои ухари работают.

– Забесплатно?

– Зачем уж сразу бесплатно? Просто бюджет у проекта такой, что я тебе вполовину меньше, чем обычно, могу заплатить. Потому раньше и не звонил. И фамилии твоей в титрах не будет. Два других сценариста – особы ревнивые.

– Я и так, если помнишь, в титры попасть не особо стремлюсь. – Богоявленский быстро прикинул: половина от его всегдашнего гонорара составляла примерно сотню. – Если ты думаешь, что один ужин с тобой стоит сто тысяч, я согласен.

– Ты хорошо считаешь для поэта, – не удержался от шпильки продюсер.

– Года к суровой прозе клонят, – отшутился поэт.

– Когда приступишь к работе? Сценарий высылать?

– А когда совместный ужин?

– Если Грузинцев в Москве, так сразу. – И не удержался, добавил гордо: – Артисты от ужинов со мной не отказываются.

– А артистки?

– Тем более.

Богоявленский счел хорошим знаком, что ему вот так, с ходу, да среди ночи, удалось не просто отыскать человека, что имел выход на Грузинцева, но и договориться с ним.

«Может, и впрямь судьба стала снова благоволить ко мне?»

* * *

Петрункевича в кинобизнесе и впрямь уважали. Долго его ждать не заставили. Они встретились втроем в ресторане «Приморье» близ Театра на Маросейке, где служил артист, через три дня. Сошлись за обедом – у Грузинцева как раз закончилась репетиция.

Как и положено в таких случаях, Богоявленский приехал первым, продюсер явился вторым, а Актер Актерыч пожаловал с приличествующим двенадцатиминутным опозданием. Пока метрдотель вела Грузинцева к столику, поэт видел, какой эффект вызывает его явление – и не только потому, что парня узнавали. Он и сам по себе, даже если не знать о его медийности, был хорош: высоченный, красивый, накачанный, стильно одетый.

Но Богоявленский смотрел не на это. Первое и главное, на что он обратил внимание: на левой руке артиста, на указательном пальце, сияло то самое кольцо! И сразу в голове пронеслось: отправиться после обеда за ним! Подкараулить, подстеречь, ударить по голове железной трубой или битой, оглушить, снять перстень с пальца! И никто больше потом пушкинскую печатку не увидит! Никто и никогда! Он станет хранить талисман, как зеницу ока, в своем сейфе, никому не покажет, ни перед кем не станет хвастаться!

Но нет! Так легко и просто можно только в тюрьму угодить, а ничего не добиться. Надо терпеть, ждать, готовиться и организовать все так, чтобы комар носа не подточил.

Петрункевич познакомил их. Подошла официантка. От волнения, завидев Грузинцева, уронила на пол меню.

Богоявленский сразу предложил:

– А давайте для начала сфоткаемся вместе? Как говорится, если не выложишь обед в интернет – его и не было.

У него имелся свой интерес: потом пристально, с увеличением рассмотреть кольцо Грузинцева.

– Я вас сфотографирую, друзья, – предложил продюсер. Поэт передал ему свой телефон и подвинулся ближе к актеру. Петрункевич щелкнул их, вернул аппарат Богоявленскому. Тот просмотрел картинки: перстень на указательном пальце Грузинцева запечатлелся замечательно.

– Прекрасно! – воскликнул он. – Спасибо, Андрей Палыч! Надеюсь, эти фото лягут краеугольным камнем в наше дальнейшее сотрудничество.

Грузинцев заказал минералку и салат «нисуаз» – он, судя по всему, являл собой полную противоположность саморазрушительным советским и голливудским актерам былых времен. Старался продавать себя подороже и понимал, что его главный капитал – красивое лицо и сильное тело. Поэтому не пил, не курил, выбирал здоровую еду и шесть дней в неделю (как подтверждала соцсеть «Полиграм») качался в зале.

После обмена парой-тройкой шуточек продюсер обратился к артисту, складно повторив то, о чем заранее, в ночном разговоре, попросил поэт.

– Мой друг Юра, – он кивнул на Богоявленского, – написал сценарий, который мне очень понравился. Я прямо завтра же начну продавать его каналам и, уверен, довольно скоро продам. Не Первому так «России», не «России» так «Нетфликсу». Но есть одна проблема: в этом сценарии в главной роли Юра видит тебя и только тебя.

– Приятно. В чем же тогда проблема?

– Но ты же все время занят. У тебя то съемки, то театр, то антреприза.

– Для вас и главной роли я всегда сумею найти окошко. А про что будет кино? – обратился Грузинцев к поэту.

Держался он со всем почтением. Хорошие актеры (и актрисы) обычно снизу вверх глядят на тех, кто в кино и театре что-то из себя представляет, – режиссеров, драматургов, продюсеров. Знают: они от них зависимы. И это сейчас Богоявленскому было очень на руку.

Он практически никогда в жизни – точнее, давным-давно, лет, наверное, с десяти-двенадцати – не пытался производить впечатление на особ мужского пола. Женщин – да, сколько угодно. А мужчин Юре просто незачем было околдовывать.

С тех пор как он пытался очаровать своих новых друзей в пятом классе «А» люберецкой школы номер сорок два, никогда больше к парням и мужикам не подлащивался. Даже не знал, как это делается. Не надо ему это было – ни для карьеры, ни для жизненного успеха. Наоборот, все с ним общества искали, перед ним всегда стелились – с тех пор, как он в четырнадцатилетнем возрасте, как раз после той поездки с родителями на юг, стал настоящей звездой. Поверил в себя – после письма Вознесенскому и их первой встречи – и стал парить и царить всюду. Выступать с огромным успехом на всех школьных вечерах, потом забивать однокурсников эрудицией, стихами и тем, что у него подборки и очерки то в «Юности» выходят, то в «Знамени», а то в «Новом мире». Публикации в «Комсомолке», «Московском комсомольце» и «Студенческом меридиане» он тогда и не считал.

И вот – пришлось подлащиваться. Понимал: прежде всего ему, конечно, надо подружиться с Грузинцевым, нащупать к нему ключи – с тем, чтобы, войдя в доверие, подкараулить удобный случай и завладеть пушкинской печаткой.

Богоявленский в непосредственной близости от кольца почувствовал прилив вдохновения.