«В пунических надписях термин molk встречается изолированно или же в составе одной из трех формул: molk’adam, molk ba’al, molk’omor, которые связываются с человеческими жертвоприношениями, различаясь при этом по значению.

Выражение molk’adam понималось как „жертвоприношение человека" или „жертвоприношение, (совершаемое) человеком". Второе толкование представляется более правильным, так как это выражение часто встречается в составе более длинной формулы mlk’dm bsrm btm „жертвоприношение (совершаемое) человеком, с радостными песнопениями (bsrm), за свой счет (btm)“, т. е. в качестве благодарственного акта. Формула molk ba’al понимается как либо „жертвоприношение (в честь) Баала", либо „жертвоприношение (совершаемое) гражданином", а также „жертвоприношение вместо (Ь-) младенца (с1)“. В действительности же ba’al, как и ’adam, должен обозначать того, кто совершает жертвоприношение. Иначе говоря, molk ba’al надо понимать как „жертвоприношение, (совершаемое хозяином)"; подразумевается, что это происходит полностью за счет последнего. Сходная идея передана в предыдущей формуле посредством btm. Третье выражение, molk’omor, обычно переводится как „жертвоприношение ягненка", что наводит на мысль о заместительном ритуале»[16].

Итог: возникший в результате непростительной оплошности древнего переводчика жуткий Молох испарился, оставив после себя серную вонь, а на его место в рамках исторической справедливости возвращается настоящий «molk» — обозначение обряда, процедуры, процесса, а вовсе не персонифицированного божества с рожищами, бычьей мордой и дурными привычками. Божества, ставшего объектом фантазий многих авторов, базировавшихся на принципиально неверном исходном тезисе.

Сколько подобных исторических ошибок, особенно связанных со священными текстами, не расшифровано и не опровергнуто доселе, мы и подумать боимся.

* * *

Мелькарт, (melek+qart, в переводе царь+город). Также Баал-Цор, Господин Тира. Греческий аналог — Геракл. С этим богом мы неоднократно встречались на протяжении всей первой книги. Как следует из его имени, Мелькарт был богом-покровителем Тира, прародины карфагенян; в Тире находилось его главное святилище, куда на протяжении столетий отправлялась десятина от коммерческих сделок и военной добычи.

Тирийский храм в месяце перитий (февраль-март), на праздник «пробуждения Мелькарта» посещали священные посольства — одно из таких посольств Карфагена навеки вошло в историю, поскольку очутилось в Тире с началом осады города Александром Македонским, находилось там вплоть до сдачи крепости и выслушало от царя Македонии «ноту об объявлении войны Карфагену», так, впрочем, никогда и не состоявшейся...

Второй по значению храм Мелькарта стоял в Испании, на берегу Атлантического океана, в основанном по прямому велению божества городе Гадир (Гадес, ныне Кадис). Одна из финикийских легенд сообщает, что в схватке с морским божеством Ямом (Йамму) у берегов Испании Мелькарт был убит, но воскрес именно в месяце перитий, когда природа пробуждается от зимнего сна.

В Гадире паломники могли увидеть гробницу Мелькарта, объект массового поклонения. Греки ассоциировали его с Гераклом, поскольку Мелькарт также совершал выдающиеся подвиги, правда в отличие от Геракла таковых было девять, а не двенадцать, десятым же эпизодом стали гибель и воскрешение Мель-карта. Подвиги эти были изображены на воротах гадитанского храма, описанного в поэме «Пуника» римским поэтом, историком и политиком Тиберием Силием Италиком.

Мелькарт — классический бог-герой, его мифологическая биография заполнена подвигами, странствиями и борьбой со злыми силами. Мелькарт научил тирийцев добывать пурпур из ракушек-иглянок, что стало основой колоссального благосостояния Финикии. Изображался он как могучий мужчина в полном расцвете сил.

Однако Мелькарт был не только «городским богом» Тира и победителем чудовищ. Его почитали как «предводителя» (греч. архегет) финикийской колонизации, он вел моряков в дальние походы к неизведанным берегам, именно у Мелькарта спрашивали дозволения основать новую факторию в тысячах километрах от берегов Ханаана. И хотя в Карфагене значение Мелькарта как ведущего божества снизилось (сказывался отрыв от метрополии), пунийцы знали, что именно ему обязаны созданием империи на основе сотен финикийских заморских поселений.

В Карт-Хадаште был свой храм Мелькарта, но этому святилищу отводилась второстепенная роль по идеологическим причинам: карфагеняне твердо помнили, что их город появился вовсе не благодаря сакральному указанию Баал-Цора (как Гадир, например), а волею человеческой. Царевна Элисса под гнетом обстоятельств принимала решение об основании Карфагена экстренно и самостоятельно, не консультируясь с «предводителем» колонизации.

При всем этом Мелькарт оставался для карфагенян особо почитаемым богом древней прародины и символом финикийского единства.

Эшмун (финикийское smn, «шем» или же просто «имя» — очередной апеллятив, заменивший «истинное имя»). В греческой интерпретации Асклепий, а если уж нырять совсем глубоко в исторический водоворот — египетский Имхотеп. Впрочем, история Эшмуна не столь проста и прямолинейна.

Эшмун вытеснил Мелькарта с первых позиций еще при царевне Элиссе — храм на Бирсе считался не только наиболее огромным и роскошным, но и древнейшим, основанным в первые годы существования Карфагена. Разумеется, он неоднократно перестраивался и расширялся, но самое первое святилище Эшмуна было возведено первопоселенцами.

Скорее всего, это был целенаправленный акт. Элисса, а также эвакуировавшиеся вместе с ней из Тира «принцепсы и сенаторы» ясно давали понять: Карт-Хадашт независимое государство и верховное божество бывшей метрополии, Баал-Цор, пускай остается дома, при всём к нему уважении.

Карфагенянам необходим новый «лидер» в духовной сфере, то есть бог, поклонение которому носило бы очевидный политический характер и подчеркивало безусловную самостийность Нового Города.

Эшмун — божество общеханаанское, почитавшееся в разной мере в разных областях Палестины. Считался Баалом Сидона, точно так же как Мелькарт — Баалом Тира, очередной пример урбанистического городского бога. Однако разница меж ними существенна. Если Мелькарт — это герой без страха и упрека, путешественник и боец, то Эшмун, поначалу являвшийся обычным смертным, которого полюбила богиня Астарта, умирает по своей воле, затем же воскрешается Астартой и приравнивается к богам. Священное животное Эшмуна — змея, символ вечной жизни, обновления и целительства.

В Карфагене Эшмун становится владыкой жизни и смерти, а поскольку пунийская держава (в отличие от пустынного Ханаана) была одним из ведущих сельскохозяйственных центров, он становится символом сезонного увядания и пробуждения природы — аграрное божество. В зону ответственности Эшмуна входят забота о здоровье людей и покровительство врачевателям. Столь полезный набор функций ставит его на главенствующую позицию в карфагенском пантеоне.

По сообщениям древних авторов, храм Эшмуна на Бирсе вмещал 50 тысяч человек, и вряд ли это преувеличение: выходит, что храм был лишь немногим меньше нынешнего Собора Святого Петра в Риме, где могут разместиться до 60 тысяч верующих. Карфагенские строительные технологии вполне позволяли возвести подобное сооружение. Изображения Эшмуна совпадали с греческим Асклепием: бородатый мудрец со «змеиным посохом».

Баал-Хаммон (финикийское b‘lhmn, «Господин Солнца», вариант «Господин Жара». Выводится от древнесемитского «хамма», «солнце», «солнечный жар»). В греко-римском варианте Кронос, в позднейшие римские времена трансформировался в Сатурна.

Этого бога колонисты тоже привезли