Должно быть серьезно. С человеком, кто мне ее продал, мы и так на ножах. И он знает, что я убью его, если он меня обманул. Я заплатил ему пять тысяч марок. Так что будь уверен — она настоящая. Ты мне нужен как ученый человек, ты должен найти место, которое там обозначено. Где мы потом будем копать.

Все стояли на плато в окружении скал, как будто совершали некий ритуал. Дул ветер, а высокая трава серебрилась под солнцем.

— Дай мне эту карту, — сказал Боян. — А это я сфотографирую.

Он вытащил фотоаппарат и опустился на колени рядом с коробкой с украшениями.

11.

Утром, только проснувшись, Боян позвонил Майе.

— Я волновалась, — сказала она. — Как все прошло? Они и вправду что-то нашли?

— Я ничего не понимаю, — сказал Боян. — Ожерелье. Египет. А еще каменная плитка с иероглифами… Какое-то безумие. Я до сих пор не могу в себя прийти.

— Что ты собираешься делать?

— Еще не знаю. Надо только не спугнуть — возможно, это лишь малая часть найденного.

— Но следует известить музейщиков, а может, еще и полицию, власти. Все-таки это их дело.

— Да, только эти власти больше трех лет не давали мне работу. Почему я должен работать на них?

— Но ведь…

— Мне хочется все самому разузнать. Неважно, что будет потом.

— Ох, — сказала Майя. — Это мне понятно. Атомная бомба. Эйнштейн.

— Пока что я просто хочу установить, что там на самом деле.

— Это было бы настоящим открытием. Египетские сокровища в горах Македонии. Связь с Александром Македонским. Еще и книгу напишешь.

— Для книги слишком рано. Сначала нужно многое выяснить.

Потом он позвонил в «Вечерние новости»; Коле еще не пришел. Сотрудник, с которым Боян говорил по телефону, услышав его имя, вмиг стал очень любезен — по всей видимости, статьи имели успех.

Пока Боян пил чай, он полистал несколько иллюстрированных книг о египетской цивилизации. Колонны в форме стеблей папируса, цеп для зерна как символ царской власти, один и тот же иероглиф для понятий любовь и пахота — знак того, что необычайная сила простейших предметов сельскохозяйственного обихода придавала им метафизический смысл. Постоянное стремление к тому, чтобы скрыть облик: священный скарабей превращается в солнце, окружность с вписанным в нее косым крестом — иероглиф, означающий город, фигуры писцов, сливающиеся в единую форму глубины и духовности. Сплав мужских и женских черт в анхе. В книгах все было на уровне, предназначенном для широкой аудитории — с упрощениями, чрезмерно привлекательными формулировками, но с тайной, которая, несмотря на все попытки разгадать ее, все еще оставалась. Взгляд фараонов, устремленный в грядущие века, сохранял свою удивительную загадочность.

Боян встал, бросил в стиральную машину джинсы и футболку, которые он носил вчера, — они пропахли потом и требовали стирки. Натянул светлые брюки и голубую рубашку из льна с хлопком.

Машину он оставил на стоянке у старого здания Национального театра. Мимо него, громко болтая, прошли три девушки в пестрых юбках и коротких черных блузках, оставлявших пупки открытыми — как на рельефах из древнего Египта. На бульваре Святого Климента Охридского листья лип отчаянно пытались выжить под натиском выхлопных газов; какая-то болезнь делала их жирными и блестящими. Боян пошел не в редакцию «Вечерних новостей», а туда, где он вероятнее всего найдет Коле.

На витрине кафе «Букет» было написано:

Похлебка из рубца

с булочкой и острым перцем

60 денаров

Когда он вошел в кафе, где журналисты из всех редакций собирались, чтобы недорого поесть и послушать свежие сплетни, из угла ему помахал Коле. Он сидел с несколькими девушками и что-то им рассказывал, постоянно подмигивая и размахивая руками.

Бояну с трудом удалось пересадить его за другой стол и объяснить, что пришлось иметь дело с серьезными вещами. Он кратко рассказал ему о встрече на Костоперской скале, находках черных копателей, о том, что будет необходимо выяснить. Коле попытался что-то записать в блокнот, но Боян объяснил, что о публикации чего-либо из рассказанного и речи быть не может.

— Понимаешь, — сказал Боян, — ставки очень высоки. Может быть, мы на пути к сенсационному открытию. Египтяне были здесь и, как знать, может, еще до Александра Македонского!

Коле воодушевленно слушал, но Бояну показалось, что тот не в состоянии полностью понять то, что Боян ему говорит. В какой-то момент Боян остановился и уставился на него.

Коле с улыбкой потер лоб и виски.

— Маленько перебрали вчера, — сказал он кисло. — Я вообще не спал.

— Послушай, — сказал Боян. — Нам надо действовать как можно быстрее. Первое — отправь эту фотографию факсом в Каирский Национальный музей и попроси их перевести надпись. Найди номер их факса в Интернете, или еще где-нибудь, пошевели мозгами. Желательно отправить вместе с сопроводительным письмом из какого-нибудь министерства. Второе — сходи в Институт географии и попроси их выяснить, к какой части Македонии относится эта карта. И третье — спроси в французском посольстве, кем был тот Розалье, полковник французской армии в Македонии во время Первой мировой войны. И все это срочно. Получишь первоклассную сенсацию, понял?

Коле смотрел на Бояна мутным взглядом. Девушки с другого столика позвали его, а одна из них подошла, опустила руку на плечо Бояна и наклонилась к нему, щекоча волосами ухо.

— Нехорошо, что вы забрали у нас Коле, — сказала она. — Мы не против, приходите к нам и вы вместе с ним. Расскажете нам о землекопах.

— Землекопы туннели копают, — таинственно прошептал Боян.

— Туннели? — весело воскликнула девушка.

— Это из Рацина, — сказал Боян. — Относится к членам его партии. Они копали туннель. По нему они и привели нас сюда. Потом уже не знали, куда идти.

Девушка выпрямилась с оскорбленным выражением лица.

— Я имела в виду землекопов, которые ищут золото.

— В другой раз, — улыбнулся Боян и встал. — Позвони мне, как только будут какие-нибудь результаты, — сказал он Коле и вышел из кафе.

Боян шел по главной улице в тени маркиз, которые защищали витрины. Проходить сквозь их голубоватую прозрачность было приятно, но зато в промежутках между ними солнце сверкало, как будто взмахивало лезвием перед незащищенными глазами. Он шел с восточной стороны площади, переходя от одной тени диких каштанов к другой; на стульях перед «Метрополем» под навесами от солнца сидели бывшие политики и читали газеты.

Он перешел реку по Каменному мосту и нырнул в ярмарочную пестроту Старого базара. Но на этот раз у него не было чувства, что он входит в закрытый мир, отделенный невидимыми границами от остальной части города: утро было временем,