– Виктория Михайловна, не беспокойтесь, пожалуйста. Тем более что вам волноваться вредно. – Александр Григорьевич доверительно положил свою ладонь на ее руку.

Виктория Михайловна повела себя как последняя городская сумасшедшая. Она дернулась от прикосновения мужской руки и переместилась с видом обиженной сиротки в угол совсем небольшого кресла. Чокнутая, к тому же престарелая, седеющая неврастеничка. Кто собирается тебя насиловать в обычной городской больнице? Неужели заведующий отделением? Ха-ха. Да у тебя, мать, мания величия. Видать, на тебя лекарства странным образом действуют. Возьми себя в руки. Доктор, он на то и доктор, чтобы лечить своих придурочных пациентов. И ты, как ни крути, из их числа. Он не просто так сел в кресло рядом с тобой. Ты ему как женщина на фиг не нужна. Ты для него как женщина и как личность не значишь ничего. Так, инфузория-туфелька под микроскопом, удобный объект для диссертации. Чего ты, старая, всполошилась? Веди себя как обычно, и все будет хорошо. Но найти правильных слов Виктория Михайловна не смогла, огорошенная неожиданным вниманием со стороны заведующего отделением. Сидела тихо, завороженно, как серая мышка под взглядом гипнотизера, затаив дыхание, не понимая толком, как себя вести. Вот уж не думала на старости лет, что после травмы, в обыкновенной больнице, найдет подобное сочувствие и понимание со стороны мужчины. Да еще вдобавок куча комплиментов сыплется – из уст кого? Местного светила. Надо будет Людмиле рассказать о таком славном приключении, пусть позавидует. Людмила – та бы не растерялась, не запаниковала, как она, неумелая и неискушенная.

– Виктория Михайловна, – услышала она из нереальности. – Я вас очень прошу. Составьте мне компанию. Попьем чайку, поговорим. Вы не возражаете? – В голосе Александра Григорьевича послышались просительные нотки.

Именно этот неверно выбранный тон уверенного в себе мужчины вернул Викторию Михайловну на грешную землю. Перспектива выпить хорошего чаю в ординаторской была великолепной, но она, как взрослая и здравомыслящая женщина, прекрасно понимала, что за этим последует. Товарки по палате ни за что в жизни не простят ей подобного предательства, и ее дальнейшее пребывание на больничной койке превратится в ад. Мало того что она почти не общалась с остальными больными и тем вызывала к себе неприязнь. Не хватало ей еще вызвать огонь на себя ночным чаепитием с мужчиной, которого обожают не только вполне востребованные, привыкшие к мужскому вниманию дамы, но и древние старухи.

– Извините, Александр Григорьевич, спасибо за предложение, но мне пора, – твердо, нисколько не сомневаясь в своей правоте, произнесла Виктория Михайловна.

– Ну, не желаете составить мне компанию, давайте просто так поболтаем. – Александр Григорьевич отнял руку. Дышать стало легче. – Мне все равно придется в больнице ночь коротать. А вам, я вижу, совсем спать не хочется, я прав? – Врач улыбался добродушно и понимающе, словно заранее знал ответ.

Виктория Михайловна вздохнула коротко, но с облегчением. Такой вариант ее вполне устраивал. Она так устала в больнице от глупых сплетен и никчемных разговоров, почему бы не поболтать с приятным человеком? Вполне нормальная ситуация. Практически – неожиданный сюрприз.

Они проболтали почти два часа. Александр Григорьевич оказался удивительным собеседником. Через пятнадцать минут Виктория Михайловна совершенно забыла обо всех опасениях и тревогах. У них оказалось столько общих тем для разговоров, столько точек соприкосновения… Это было удивительно, непонятно – и вместе с тем здорово. Виктория Михайловна словно вернулась в студенческую юность, когда ночи напролет дискутировали, пытались понять смысл бытия и искренне верили, что жизнь прекрасна и удивительна.

Они спорили, хохотали, как дети, в больничном коридоре, прикрывая рот ладонями, чтобы не спугнуть сон больных, соглашались друг с другом. Потом вновь не соглашались и опять спорили. Невероятно, так не бывает. Но Виктория Михайловна впервые за последнее время по-настоящему оттаяла. Ей было хорошо не потому, что ей оказал внимание мужчина, а потому, что она нашла в лице Александра Григорьевича достойного собеседника и соратника по духу.

Вернувшись в палату, на продавленной пружинной постели она с невероятной четкостью поняла, что жизнь – отличная штука. Она не устает преподносить сюрпризы, если ты даже не пошевелил для этого пальцем. Она все время зовет, обнадеживает, кричит, что именно тебе выпал шанс жить, дышать, чувствовать, думать, действовать, наконец. И никакие гады с предательскими намерениями не должны перекрыть тебе кислород. Это вторично. Пусть себе идут своей дорогой, как любит говорить ее сын, флаг им в руки, барабан на шею и электричку навстречу! Жизнь прекрасна, она продолжается. И это главное.

Утром, открыв глаза, Виктория Михайловна поняла, какие чувства и страдания испытывали диссиденты шестидесятых и всякие прочие изгои. Палата молчала и демонстративно не желала с ней общаться. Виктория Михайловна ощущала ненависть каждой клеточкой. Ей демонстративно не уступали место у раковины, она не могла умыться, это было слишком. Видимо, сарафанное радио разнесло новости в гипертрофированном виде. Объяснять ситуацию и оправдываться не было ни малейшего желания, слишком много чести. На душе стало противно и муторно. Оказалась бедная женщина без вины виноватой. В какой-то момент нервы начали сдавать, и Виктории Михайловне захотелось пасть ниц и покаяться. Только она знала, что каяться ей не в чем. Еле дожила до обхода.

Спасибо, Александр Григорьевич внес в настроение больных положительный момент. Он, как всегда, шутил, но с долей строгости в голосе, соблюдая профессиональные неписаные законы. Не сделал ни малейшего исключения при осмотре Виктории Михайловны, за которым все без исключения обитатели палаты наблюдали с ревностным вниманием. Строго, ровно, без излишних эмоций, почти равнодушно. Молодец, не подкопаешься. И не поймешь, что это было вчера? Вероятнее всего, доктор решил оказать психологическую помощь несчастной пациентке. Эксперимент, так сказать, во благо. А если допустить второй вариант и принять на веру комплименты, то остается думать, что сегодня врачебная этика явно взяла верх. Александр Григорьевич вел себя очень правильно. Разочаровал девчонок всех возрастов. Виктория Михайловна тихо улыбалась. Какие же бабы дуры. Практически все, без исключения. Можно подумать, что до того момента, как попали в больницу, мужских особей на их горизонте не наблюдалось. Вели себя странно, ревностно, активно, как исстрадавшиеся без мужского внимания амазонки. Те тоже были крайне агрессивными. Может, лечение, обстановка и лекарственные препараты так действуют? Но ощущение создавалось такое, что все без исключения впервые увидели нормального мужика.

После приятного, но довольно странного вечера Виктория Михайловна прекратила свои ежевечерние бдения под фикусом. Все было отлично, скоро ее выпишут, все вернется на свои места, и ей совершенно ни к чему больничные страсти местного значения. Поздновато играть в любовные игры.

На следующей неделе Викторию Михайловну выписали. Она вернулась в родной дом и выбросила из головы странное свидание у больничного фикуса.

В первый же вечер после выписки ее приехала навестить приятельница Людмила Костромина. Налетела как ураган, вывалила на голову Виктории Михайловны очередную сногсшибательную историю о собственной нелегкой судьбе, заставила мгновенно забыть больницу, доктора, а заодно и ни в чем не повинный фикус.