Кит просиял:

— А вы хорошо платите, сэр?

— Очень хорошо. Спроси у мистера Флетчера. Он подтвердит.

Эдмунд рассмеялся и взъерошил волосы Кита.

— За раскрытие одного дела ты получишь столько денег, что сможешь заплатить за квартиру за несколько месяцев вперед и еще останется на покупку красивой шляпки для матери.

— Маме это понравится, — радостно заявил Кит.

— Она скорее решит, что ты ступил на опасную дорожку, а это, между прочим, не так далеко от истины.

Из темноты появился Спеллар.

— Полагаю, — сказал он Гейбу, — что должен предупредить вас. Слухи уже просочились, сэр. Через день-два эту историю подхватит вся «желтая пресса». Я знаю, вы хотели бы, чтобы ни «Аркейн», ни ваше имя не упоминались.

Таков современный мир, подумал Калеб. И все же остается множество причин как можно дальше держаться от прессы.

— Благодарю вас, инспектор. Агентству Джонса пришла пора попрощаться с вами. А вы двое, — он посмотрел на Эдмунда и Кита, — пойдете с нами. Мы проводим вас домой. Думаю, мать Кита уже беспокоится.

— А что будет с ним? — кивнул Кит в сторону Хэтчера. — Его посадят в тюрьму?

Хэтчер воспользовался моментом и залепетал:

— Карун пришел, чтобы спасти меня. Он устроил большой пожар. Но призрак из другого мира посмел остановить его. — Он в ярости посмотрел на Калеба. — Дрожи от страха, призрак. Ты скоро ощутишь на себе гнев демона.

Спеллар взглянул на Кита:

— Нет, я думаю, что этот джентльмен скоро окажется в сумасшедшем доме.

— Такая судьба хуже смерти, — тихо произнес Калеб.

Калеб вошел в дом и поднялся наверх. В коридоре, как и во всем доме, было темно. Отперев дверь, Калеб вошел в свою лабораторию, служившую одновременно и библиотекой. Он зажег все газовые лампы и оглядел огромную комнату, которая, в зависимости от обстоятельств и настроения, была либо его убежищем, либо персональным адом. В последнее время сходство с преисподней становилось все сильнее.

Основная масса коллекции паранормальных реликтов и артефактов хранилась в Аркейн-Хаусе — большом особняке далеко от столицы, — но многие старые записи организации, датированные 1660-ми годами — временем основания общества, хранились здесь. За них отвечали уже многие поколения его ветви семьи.

Самые ценные предметы коллекции, включая личные записи Сильвестра Джонса, содержались в хранилище, вмурованном в стену старого особняка.

Лаборатория была оснащена новейшим оборудованием. Калеб не был одарен явными сверхъестественными талантами — его способности лежали в другой плоскости, — зато умел проводить целый ряд сложных экспериментов. Он хорошо разбирался в различных инструментах и приборах, расставленных на рабочем столе.

Его всегда привлекали тайны паранормальных явлений. Однако в последнее время то, что когда-то вызывало живой интерес, превратилось, по мнению его близких родственников и друзей, в нездоровую одержимость. Между собой они говорили, что это у него в крови: что в этом поколении Джонсов он, несомненно, был наследником яркого и эксцентричного Сильвестра. Они опасались, что любовь к запретному знанию перешла к Калебу через ветвь семейного древа и он был тем семенем, которое только и ждало, когда укоренится в плодородной почве.

Считалось, что опасное семя прорастало не в каждом поколении. По семейному преданию, после Сильвестра оно проявилось лишь однажды — в прадеде Калеба Эразме Джонсе. У Эразма был точно такой же талант, как у Калеба, однако менее чем через два года после женитьбы и рождения сына в характере Эразма стали неожиданно появляться странности. Очень скоро он обезумел, а потом покончил с собой.

Калеб знал, что все члены клана Джонсов считают, что изменения в его поведении начались с того времени, как он обнаружил склеп Сильвестра и спрятанные в нем записи о всевозможных секретах, связанных с алхимией. Однако правда была известна только самому Калебу и его отцу. Даже в такой большой семье, многие члены которой обладали сверхъестественными способностями, можно было, если очень постараться, сохранить тайну, Миновав лабиринт забитых книгами полок, Калеб остановился у незажженного камина. У очага стояли кушетка и два стула. Здесь он обычно и спал, и ел, здесь же принимал немногочисленных посетителей. Он редко заходил в другие комнаты. Мебель там была зачехлена.

На маленьком столике стояли графин и два стакан. Калеб налил себе немного бренди и подошел к окну. Было самое темное время суток.

Мысли вернули его к другой очень темной ночи и, как все считали, к смертному одру отца. Фергус отослал всех, кто денно и нощно дежурил у его постели: медсестру, немногих родственников и слуг — кроме Калеба.

— Подойди поближе, сын, — слабым, хрипловатым голосом позвал Фергус.

Калеб, стоявший в ногах кровати, подошел к отцу. Еще три дня назад отец выглядел здоровым и бодрым (ему было шестьдесят шесть лет). Не было никаких тревожных признаков, разве что небольшие боли в суставах. Как и многие мужчины в роду Джонсов, он был заядлым охотником, никогда не жаловался на нездоровье, и все свидетельствовало о том, что он проживет до девяноста лет, как и его отец.

Калеб помогал Гейбу расследовать кражу формулы основателя общества, когда получил срочное сообщение о том, что у отца неожиданно развилась инфекционная пневмония. Калеб оставил кузена продолжать расследование, а сам поспешил в родовое поместье.

Калеб, конечно, беспокоился, однако был уверен, что отец поправится. Но войдя в притихший, с задрапированными окнами дом и услышав неутешительный прогноз врача, он понял, насколько серьезной оказалась ситуация.

Они с отцом всегда были близки. Особенно после преждевременной кончины матери, погибшей в результате несчастного случая, когда Калебу был двадцать один год. Фергус так потом и не женился. Калеб был единственным сыном.

В камине пылал огонь, нагревая комнату до невероятно высокой температуры. Фергус жаловался, что ему холодно. Это неестественное ощущение холода в жарко натопленной комнате, по словам медсестры, свидетельствовало о приближении смерти.

Фергус взглянул на сына. Несмотря на то, что отец почти весь день то и дело терял сознание, глаза его лихорадочно блестели. Он схватил Калеба за руку.

— Я должен тебе кое-что сказать, — прошептал он.

— Да, отец. — Калеб сжал горячую руку отца.

— Я умираю. — Нет.

— Признаюсь, я хотел покинуть это мир как трус. Не думал, что смогу сказать тебе правду. Но я понимаю, что не могу оставить тебя в неведении, особенно если все же может быть даже небольшой шанс…

Он зашелся мучительным кашлем. Когда приступ прошел, отец, тяжело дыша, откинулся на подушки.

— Прошу вас, сэр, не напрягайтесь, — взмолился Калеб. — Не тратьте силы.