ней до конца пути, но сегодня ей приходилось спешить. Центральные опоры тянулись от чахлых деревьев к мачтам, изгибавшимся к краям купола. Их верхушки с отверстиями и пазами скреплялись толстыми веревками, шестиугольные хитросплетения более толстого, с руку, каната, включали меньшие шестиугольники с узорчатыми тонкими сетками.

И птицы. Птицы повсюду. Прежде всего слух поражали звуки: грандиозные водопады птичьего пения, переливчатого, как самоцветные сокровища. Поначалу они воспринимались сплошным шумом, но по мере того, как ваши уши привыкали, вы начинали различать отдельные голоса и мелодии. Суматошно перекрикивающийся хор вяхирей обрамляли струистые трели крапивников. Воробьи подворовывали мелодии из музыкальной шкатулки синиц. Постанывали и дрозды, в их голосах звучало нечто человеческое, как будто при желании они могли бы перейти на людской язык. В общий хор вклинивались и сложные мелодичные трели, естественно, слишком витиеватые для воспроизведения одним утонченным горлом. Попискивания и потрескивания, воинственное карканье, благодушное воркование, вибрирующие мелодии. Флейты, целые духовые оркестры, фаготы, барабаны и визгливое пиликанье виол. А потом, подняв глаза к этому переполненному птичьими песнями воздуху, вы увидите, что само небо бурлит от множества порхающих птиц. По-человечески необузданные, их пути пересекались и расходились в волнующем хаотичном великолепии.

Шэй откинулась назад, вздохнула и отдалась в объятия птичьего хора. Воздух полнился музыкой, невесомой и бестелесной. Она взглянула на это небесное царство: непроизвольная запись птичьих партий, настройка крылатого оркестра, небесной жизни. Стайка детей, наблюдая за ней, повторяла ее ритуал.

Уходя, она подвешивала на ветки шарики жира и добавляла семечек в перевернутые ракушки, прицепленные ко всем древесным стволам. Тонкие ломтики бекона и речные червяки, шкварки и семена. Все, что им удавалось достать в этом расточительном, экстравагантном городе выше по течению или накопать у себя за порогом. Впервые в тот день она сбросила чары вчерашнего театра и хорошенько осмотрелась. Она подала сигнал детям на земле внизу.

– Спойте для меня, – сказала она. Лица глядели вверх с надеждой, но не открывая ртов.

– Неужели я все должна делать сама? – шутливо вздохнув, спросила она. – Ладно, поняла… с чего же начать?

Возможно, с исторической баллады, известной даже малышам. Глядя на застывших в ожидании детей, Шэй начала петь:

– Мы скитались бездомно по миру, покинув родные земли Востока…

– …земли Востока, земли Востока… – подхватили птенцы.

– …изгнанные, и разоренные, и вечно гонимые ветром Рока.

Она поднесла ладонь к губам, и дети, хихикая, повторили ее жест. Под ее пение они начали дуть, рассеивая семена.

– Влекомые ветром, как семена, по морям и лесам…

– …по морям и лесам да по морям и лесам, – вторили дети.

– Но вот прилетел сокол, он повел нас к безопасным краям.

Дети воздели руки к небесам.

– Мы следуем за птицами, спим вместе с ними в ночи. Даем защиту, пищу и кров, воздавая им почести.

Часть малышей принялась изображать клюющих зернышки птиц.

– Их полеты указывают нам верные тропы, их песни полны вещих слов…

– …песен птиц – наших богов… – она позволила птенцам выкрикнуть последние слова, словно, отвечая на вопрос в школе:

– И эти боги – птицы!

Шэй видела улыбку Колма, хотя он стоял наверху. Когда дети разразились смехом, он крикнул ей:

– Залети ко мне перед уходом.

Она шла по веревочным мосткам, чувствуя свою неуклюжесть среди вихря легких крыльев. Воробьи порхали вокруг, поглядывая на ее бадейку с кормом. Детский смех и птичьи песни; они разогнали утренний туман.

Колм ждал на вершине купола, задрав лицо к небу и ловя теплые лучи света, пока Шэй заканчивала обход. Он обладал спокойствием, свойственным, по разумению Шэй, только авискультанам. Воробей радостно слетел на его руку, на пробу клюнул пыльное семечко и, встревоженный чьим-то хвостовым пером, быстро упорхнул. Колм даже не заметил. По-прежнему созерцая небесную высь, он спросил:

– Трудный вчера выдался день?

– После шести колоколов. Кое-какие трудности с переправой.

С вечера она совсем не вспоминала о них: о черных глазах и придавившем руку башмаке. Жила в блаженном забвении.

– Лонан забрал тебя, – утверждение. Но многозначительное.

– Да, он предпочитает сам. Говорит, что иначе не уснет.

Колм с ее отцом были примерно одного возраста.

– Спит он отлично, Шэй, ты же знаешь.

Она ничего не ответила. И начала старательно развязывать узел на самой вершине купола. Обычно Колм помалкивал, и то, что он сам начал разговор, явно имело особое значение.

– Шэй, не слишком ли много ты просишь у него? – спросил он, не глядя на нее.

– Я ничего не прошу, – едва ли не жалобным тоном отозвалась Шэй.

– Ты же понимаешь, на что я намекаю. Ты ведь уже не ребенок. Дела говорят лучше слов.

– Вы предлагаете мне сказать ему не приезжать за мной? Но он все равно приедет. Забудет о том, что я говорила ему.

– Не забудет, если ты скажешь, что уже договорилась о переправе. Или если одолжишь его лебединую лодку. Или если скажешь, что останешься в городе, – он развязал один из узлов, – есть множество способов, Шэй. Жаль, что мне приходится напоминать тебе об этом.

Он откинул сектор верхней сетки, подняв его над опорами, и открыл наконец идеальный шестиугольник неба. Бердленд открылся небесам. Пара ближайших голубей тут же вылетела и села на канаты. Колм разбросал семена вокруг входа и заговорил, казалось, с птицами:

– Ты нужна нам здесь. Каждый день недели, пока ты пропадаешь в городе. Нам, старикам, уже трудно справляться со всеми делами.

Он показал на стайку птенцов. Шэй, заметив девочку с ястребиной татуировкой, помахала ей. Все дети помахали им в ответ.

– Мы теряем в городе слишком много птенцов, – тихо произнес он, – они не слушают меня так, как тебя. Они не станут помогать ни Эллису, ни Кроу, ни кому-либо из остальных, – он говорил спокойно, но Шэй поняла его тревогу. И тем не менее зудящая в ее голове мысль просчитывала, скоро ли может прийти Большой паром.

– И что будет со следующей Мурмурацией? – уже сам его вопрос показал, что он сомневался в ней, и Шэй невольно испытала болезненный укол совести.

– Уверена, что я узнаю о ней. И буду здесь.

– Будешь здесь, чтобы вести нас? Впереди, но не с нами?

Шэй кивнула. Она поняла, что он сомневается в ней, но знала, что Колма убеждать бесполезно. Они немного посидели в молчании, наблюдая за сетями. Привлеченные теплом и речным запахом, улетели чайки. Зато голуби прилетели поживиться в кормушках. Два зяблика то залетали под купол, то вылетали обратно, как будто сомневались в собственных намерениях. Время, казалось, остановилось, но вдруг опять раздался звон городских колоколов, с приятной ненавязчивостью из-за дальности расстояния, и