тюрьму и еще, чего доброго, прикончит. Это нас он постесняется расстрелять, а тебя, пеона, уничтожит, как блоху.

– Амиго Панчо, – вторит Диасу его сообщник по заговорам Рейес, – переходи лучше на нашу сторону. Мы – кабальеро, а не обманщики вроде твоего Мадеро. Будешь нам служить верой и правдой – все будет у тебя: и поместья, и деньги, и красивые женщины. Мы ведь защищаем интересы простых людей, таких, как ты, поэтому Мадеро и заточил нас сюда.

– Знаю, – прищурясь, отвечает Вилья, – знаю. Напрасно вы жертвуете собой. Народ этого не стоит, он не любит своих благодетелей. Чего доброго, он с вами поступит похуже, чем поступил со мной Мадеро.

Вилья видит, как почти ежедневно навещают мятежных генералов их сообщники, как Диас и Рейес готовят на виду у тюремного начальства новый антиправительственный заговор.

«Эх, бедный Апостол, – думает Вилья, – свернут эти стервятники тебе шею как пить дать, и не сможет уже верный Панчо оказать тебе помощь».

Дни тянулись медленно, Панчо Вилью никто не допрашивал, не вызывал.

Однажды на тюремном дворе к Вилье подошел молодой человек небольшого роста, с живыми черными глазами и отрекомендовался: – Генерал Хильдардо Маганья. С тех пор их всегда видели вместе. Маганья, как и Абраам Гонсалес, был сельским учителем. В начале революции он примкнул к движению Эмилиано Сапаты, храбро сражался в рядах его армии, был произведен в генералы. Уэрта его взял в плен. Его хотели расстрелять, как и Вилью, но Мадеро даровал ему жизнь. Так очутился Маганья за решеткой.

– У нас было много революций, – объяснял Маганья Вилье, – но только немногие из них проводились в интересах народа. Если не считать президента Хуареса, то власть в нашей стране всегда находилась в руках помещиков и других эксплуататоров. Когда народу становилось невмоготу сносить гнет их очередного ставленника – президента, они его меняли, точно грязную рубашку, на другого «друга народа». И это называлось «революцией». Народу нужна не такая революция, а социальная, которая покончит с помещиками, с эксплуататорами.

– Но ведь Мадеро обещал совершить именно такую революцию.

– Эту революцию может совершить только сам народ, люди такие, как ты. Беда Мадеро в том, что он пытается скакать одновременно на двух лошадях. Мадеро знает, что он должен дать землю крестьянам, но он боится обидеть помещиков. Сегодня он выступает в защиту интересов народа, а завтра выполняет волю его врагов. В правительстве Мадеро только два министра, участвовавшие в борьбе против Диаса, остальные – старые порфиристы. От такого правительства народу добра нечего ожидать. Но и правительству несдобровать. Мадеро, расправляясь с такими верными революции людьми, как ты и Сапата, рубит сук, на котором сам сидит.

– Что же в таком случае следует делать нам, простым людям? За кого нам драться, если от Мадеро нам ждать нечего?

– Видишь ли, Панчо, таким людям, как ты и Сапата, в которых верят наши крестьяне, не следует драться ни за Мадеро, ни за какого-либо другого каудильо. Вы сами сможете повести за собой весь народ, вы сами сможете завоевать ему счастье.

– Но ведь мы неграмотные, темные. Разве сможем мы управлять государством?

– Панчо! Если ты научился выигрывать сражения у ученых генералов, ты можешь научиться и грамоте. Читать ты уже умеешь, писать тоже.

– Да! Этому меня научил дон Абраам Гонсалес, – не без гордости ответил Вилья.

– Отлично, генерал! А я тебя научу арифметике, истории и географии, благо у нас свободного времени хоть отбавляй.

Маганья начал заниматься с Панчо Вильей. Ученик часто жаловался, что выигрывать сражения у пеладос куда легче, чем решать арифметические задачи. Тем не менее он продолжал корпеть над грифельной доской, с которой теперь не расставался.

По вечерам Вилья читал. подаренную ему Хильдардо книгу «Три мушкетера» Александра Дюма. Это была первая книга, которую удалось прочесть Панчо Вилье.

Побег

В конце 1912 года Вилью стали, наконец, водить в военный трибунал к следователю, который заинтересовался его «делом». Впрочем, интерес к арестованному проявлял не столько следователь, сколько его секретарь, 22‑летний Карлитос Хауреги. Он не скрывал своего восхищения Панчо Вильей, всегда старался оказать ему какую-нибудь услугу.

Как-то Хауреги предложил Панчо выучить его писать на пишущей машинке. Вилья заинтересовался, купил себе машинку (деньги на расходы ему присылали верные друзья из Чиуауа) и изрядную часть дня стучал на ней в своей камере.

– Знаешь, Карлитос, что мне напоминает стук пишущей машинки? – говорил Вилья своему молодому почитателю.

– Что, мой генерал?

– Пулеметную очередь, о которой я здорово соскучился.

Однажды Хауреги, провожая Вилью из трибунала в тюрьму, незаметно во дворе сунул ему в руку записку.

– Это вам, генерал!

Вилья не стал задавать лишних вопросов. В камере он развернул листок тонкой бумаги и прочитал:

«Амиго Панчо! Тучи сгущаются. Враги революции вновь подымают голову. Доверься подателю сего письма. Твои друзья тебе помогут.

Тот, кто учил тебя грамоте на 10‑й улице».

Абраам Гонсалес! Только он мог написать эту записку. Неужели Гонсалес предлагает ему бежать? А если это провокация, если его, Вилью, хотят толкнуть на побег, чтобы убить «при попытке к бегству»? Как узнать правду?

Несколько дней Вилья избегает встречаться с Хауреги. Он посылает письмо в Чиуауа своему брату Иполито. Панчо просит брата приехать к нему вместе с Томасом Урбиной.

Вскоре Иполито и Томас уже прохаживались с Вильей по тюремному двору. Да! Они встречались с Абраамом Гонсалесом. Тот настаивает на немедленном побеге Вильи из тюрьмы. В столице готовится новый мятеж. Нити заговора ведут к тюрьме Сантьяго, к Бернардо Рейесу и Феликсу Диасу. Мятежники при первой же возможности убьют Вилью. Времени терять нельзя.

Долго совещался Вилья с Карлитосом Хауреги. Тот согласился не только организовать побег, но и бежать вместе с Панчо. Для побега решили выбрать день рождества – 25 декабря 1912 года. Хауреги в условленном месте подпилил решетку, отделявшую тюрьму от военного трибунала, и Вилья незаметно пробрался туда в намеченный для побега день.

В одной из комнат трибунала, который в этот день был пуст, Вилья переоделся в отлично сшитый костюм, надел котелок, получил паспорт на имя лисенсиата Мартинеса и портфель, в котором лежали два пистолета и 100 патронов. Затем он и Хауреги никем не замеченные вышли из здания трибунала и сели в первое попавшееся такси. Шоферу было приказано ехать в местечко Толуку, что неподалеку от столицы.

Не успела машина тронуться, как «лисенсиат» побледнел и затрясся, точно в лихорадке. Дрожащими руками он открыл портфель и схватил пистолеты.

– Что с вами, лисенсиат? – шепотом спросил Вилью не на шутку обеспокоенный Хауреги.

Но «лисенсиат»