Крутицкий Геласий, исполняя службу в кремлёвской церкви Спаса Преображения, был озадачен вопросом прихожанина.

— Да может ли быть супругою русского царя латинянка, ежели не отречётся прежде от латинства и не примет православия? — спросил Игнатий Татищев, совсем недавно вернувшийся из Новгорода, куда ездил на переговоры со шведами.

Знал, что ответить дотошному христианину Геласий, да не сразу слово сказал. Ведал он, что всё супротивное царю доносят клевреты его. И всё-таки ответ был.

— Знай, сын мой, Игнатий: русские святители в своей архиерейской присяге давали клятву стоять против браков православных христиан с католиками-латинами.

Самозванец знал сию клятву. И пока Марина ещё не появилась в Кремле, торопился сделать всё, чтобы препон венчанию не было. Нунцию Рангони он написал письмо: «Дайте моей невесте волю хотя бы наружно исполнять обряды православные. Пусть она сходит в церковь, постится в среду, а не в субботу, примет причастие от патриарха в день коронования. Иначе она коронована не будет и не станет моей женой».

Дьяк Власьев вернулся с ответом уже в феврале 1606 года. Рангони просил Лжедмитрия миловать его, потому как без воли папы Римского он ничем не мог помочь. «Я не сомневаюсь, когда ваше величество обстоятельнее и прилежнее взвесите это дело, то силою своей высочайшей власти, которой никто не должен противиться, преодолеете все препятствия и не допустите никакого принуждения вашей невесте. Да и не новое это дело, повсюду почти видим, что латиняне берут себе жён греческого закона, а держащиеся греческой веры мужи женятся на латинянках...»

Лжедмитрий понимал, что Рангони толкает его на обман русской церкви: «Во всём сделать вид, что покорны христианскому обычаю». Но Лжедмитрий знал, что русских священнослужителей ему не обмануть. Особенно же Лжедмитрий боялся митрополитов Гермогена и Геласия, епископа Коломенского Иосафа. Приехав в царский коломенский дворец, Лжедмитрий поделился с Иосафом о том, что скоро у него будет венчание с обручённой невестой.

— Ты обвенчал бы нас? — спросил Лжедмитрий.

— Коль сие угодно Всевышнему, свершил бы обряд, — ответил Иосаф.

Но как только узнал, что она некрещёная полька, покинул царский дворец.

— Не будет моего благословения латынянке, — крикнул он, уходя.

Где-то в феврале, на Агафью-коровницу, оберегающую от болезней живность рогатую, царь повелел явиться во дворец Гермогену, Геласию, Иосафу и епископу Терентию, получившему недавно новый чин.

Шёл лёгкий снег, и морозец играл, полоз саней поскрипывал на дороге. Да Гермоген ничего не замечал, думал, зачем понадобился царю. Знал одно: не на благие, а на богомерзкие дела зовёт.

Днём накануне забегал к князю Василию Шуйскому его племянник князь Михаил Скопин-Шуйский. Он носил при Лжедмитрии польский чин мечника. Проще, служил оружничим. Да и не служил бы, потому что ненавидел Лжедмитрия. Но князь Василий упросил: «Во благо России прошу тебя, княже-племянник». — «Да какое же благо, дядюшка?» — воскликнул юный князь. Он был статен, высок, силой недюжинной-богатырской наделён да не по годам умён и скор в делах. И соколиная фамилия — Скопа — к месту была.

Князь Василий хорошо знал племянника и сказал просто:

— Смотри, княже, не буду настаивать в ущерб себе. Сам созреешь розмыслом.

И хитрый князь Василий не ошибся. Вскоре же, на первом месяце службы у Лжедмитрия, Михаил прибежал к Шуйскому с важной вестью. Была у самозванца тайная встреча с секретарём нунция Антония Рангони патером Луиджи Пратисоли. Просил самозванец иезуита о том, чтобы быстро мчал в Рим и выпросил у папы Павла V разрешение стать предводителем союза католических держав — будто Россия уже приняла католичество! — для борьбы с Портой. Планы Лжедмитрия шли далеко. Обращаясь к папе Павлу V, он лгал членам Сената, боярам о том, что думает вернуть в лоно России земли Ягеллонов, которыми владели в старину россияне.

Михаил рисковал жизнью. Ведь если бы клевреты Лжедмитрия застали его у тайной наушницы, быть бы ему в пытошной башне. А князь Василий знал, что такое попасть за стены этой башни. Видел, как там с жертв сдирают шкуру.

— Спасибо, княже-сокол. Право же, самозванец рискует рассердить нас. Да пусть помнит: чему не бывать, тому не бывать. Русь никогда не станет католической.

Так и пошло. Князь Василий ни в чём не принуждал князя Михаила, но юный россиянин понял, что он служит отечеству и его долг доносить до народа все тайные сговоры Лжедмитрия с врагами России. И совсем немного времени прошло, как князь Михаил спас жизни сотням истинных сынов земли Русской, которые были занесены самозванцем в тайные списки для уничтожения.

Не прошла мимо князя Михаила и встреча Лжедмитрия с архиереями церкви. Самозванец вызвал их к себе для того, чтобы вынудить на нарушение клятвы и присяги.

Лжедмитрий принял архиереев в Золотой палате. Он важно сидел на троне. И странно, на сей раз рядом с ним не было приближённых клевретов. Войдя в палату и увидев самозванца, Гермоген, как всегда, попросил Всевышнего: «Господи Боже, покарай сего татя, попирающего веру и закон». Митрополит искал какое-либо сходство самозванца с Иваном Грозным, которого знал лично и как раз в ту пору, когда Ивану было столько же лет, сколько самозванцу, — и нет, не находил в безбородом, вертлявом выродке никаких следов Рюриковичей.

Лжедмитрий не мог сидеть на троне. Он пошёл с него и стал расхаживать, нервничал. И было от чего: прошедшим вечером примчал гонец из Кракова Андрей Ланицкий и привёз горькие вести. На просьбы Марины, пропитанные благочестием и ревностью к католической церкви: «Только бы светлые ангелы благоволили довести её до Москвы, не будет у нас иной заботы, проще торжества истинной веры...»; на мольбу Лжедмитрия Ватикан ответил отказом. Кардинал Боргези уведомил Рангони, что «дело Дмитрия и Марины Мнишек рассмотрено конгрегациею кардиналов и богословов и решено несогласно с желанием Московского Государя».

Ярость по поводу этого послания в душе Лжедмитрия уже отбушевала. И пришло время решительных действий. Он задумал принудить иерархов русской церкви обвенчать его с католичкою и пригласил к себе сначала самых непримиримых противников латинян. И думал Лжедмитрий покорить их лестью, тёплым словом. Но хранил он против них подспудно и другие меры.

— Вас, архиереев, позвал я к себе, дабы сказать, что вы моя опора в защите христианской веры. Ласкаю надежду, что при таких сильных мужах никогда не пошатнётся православие России. Зачем же мне искать разрешение других державных святителей, ежели вы, мои архиереи, обвенчаете нас по русскому обычаю. А я и моя невеста с благостью сие примем. — Закончив свою