пассажирок была девушка, впоследствии убиенная, но до сих пор не установленная. — Георгий Степанович слегка подпустил в свой спич иронии, чего толстяк, кажется, не заметил. — Затем яхта отправилась в акваторию Финского залива. Там между пассажирами, или между пассажиром и капитаном, проявилась взаимная неприязнь и началась перестрелка, в результате чего на борту появилось два трупа: Клещева и девушки. Затем, непонятно, каким образом, катер оказался снова на пристани с этими двумя бездыханными телами на борту.

— Скорее всего, лодку вернул в порт матрос, — с серьезным видом заметил прокурорский. — А возможно, кто-то из пассажиров.

— Для этого ведь навыки нужны. Вести корабль, швартоваться. Значит, пассажир был моряк?

— Скорее всего, все-таки матрос катер вернул, они, как правило, навыками судовождения владеют.

— А тело заказчика? Того, кто оплачивал шампанское, коньяк, крабы — и, возможно, девушек, — так и не найдено?

— Где ж его теперь найдешь? Пока не всплывал. А Маркизова лужа большая. Всю не перероешь.

На прощание они договорились, что следак будет поставлять Г.С. информацию по мере поступления.

— Твой труд будет хорошо вознагражден.

Тот, толстый, красный, замахал полными ручками.

— Что ты, что ты, я с тобой разговариваю из чистого уважения, — промолвил фальшивым голосом.

После разговора со следователем Георгий Степанович понял: прежде всего ему надо найти возможных свидетелей.

Во-первых, матроса, который доставил яхту назад в порт. И/или третьего человека (Мужчину? Женщину?), который пировал вместе с исчезнувшим чуваком и убитой девушкой.

Если он существовал.

Но ведь имелся в кают-компании (или как там она зовется, на яхте — в салоне?) третий бокал.

На следующее утро Георгий Степанович, помнится, выдвинулся к яхт-клубу на Петровский остров. К стыду своему (или наоборот), он, коренной ленинградец, там ни разу не бывал. Числил себя сугубо сухопутной крысой.

Долго трюхал туда от парка Победы: по Московскому, потом Измайловскому, через Петроградку.

В ту пору не возвели грандиозных новоделов последнего времени: ни «огурца» Лахта-центра — тогда о том, чтобы его на Охте построить, пока не заикались. Не существовало грандиозного стадиона на Крестовском, западного скоростного диаметра со впечатляющими мостами по-над заливом. Да вообще: время больших нефтяных и газовых денег только начиналось, люди пока слегка пришиблены были из-за диких реформ в девяностых.

Навигаторов тогда, впрочем, тоже не имелось, по-этому Г.С. ехал, сверяясь по бумажной карте.

«Конечно, — думал он в то утро, — опера должны были прошерстить яхт-клуб и с начальством поговорить, и с соседями по пирсу. Но у меня, в отличие от ментов, — тогда полицейские еще были «ментами», — имеются два важных козыря: во-первых, моя собственная мотивация, подогретая наличными. И во-вторых, те самые купюры, которые я благодаря столь щедрому предложению от хазар могу раздавать направо-налево. Точнее, не без разбора, а только тем, кто владеет информацией и готов ею со мной поделиться».

Его поразило, что яхт-клуб, оказывается, такой большой. На территории и парк, и ресторан-шалман, и какие-то заброшки, и куча причалов.

Ближе к воде Георгий Степанович спросил загорелого, обветренного человека, где здесь пришвартована яхта «Валерия».

Он уже тогда умел и любил входить к гражданам в доверие. Получалось зачастую даже безо всяких денег. Сказывалось семь лет службы ментом на земле и еще семь (к тому времени) — частным детективом.

А теперь у него скоро юбилей: четверть века работает на самого себя. Двадцать пять лет как частный сыщик! И до сих пор, слава богу, живой. Зато и миллионов не снискал. То утро почему-то помнилось очень хорошо — может, пора мемуары писать? Хотя на них тоже не разбогатеешь, а иные клиенты, тот же Тимур, себя узнают, рассердятся.

А тогда молодой (тридцатипятилетний!) Г.С. спросил в яхт-клубе у первого встречного про «Валерию» и запомнил, как тот нахмурился в ответ:

— Ты мент, что ли?

— Нет. Частный детектив.

— А в чем разница?

— Те закон защищают. А я — справедливость.

Тот заценил bon mot Георгия Степановича, рассмеялся и рассказал, куда идти.

— Только там все опечатано.

— А ты не знаешь, случаем, кто на «Валерии» матросом в последний рейс ходил?

— Вот понятия не имею.

«Кто же тогда навел меня на Мишаню?»

Спустя восемнадцать лет Георгий Степанович в точности не помнил. Только то, что разговаривал в тот день со многими и раздал пять или семь десятидолларовых бумажек — тогда зеленые купюры с заокеанским президентом шли лучше, были желаннее и понятнее, чем невнятные, обесцененные в девяностые, рубли. Главное, к концу дня он знал: вместе с Клещевым на «Валерии» в ту ночь ходил некий Михаил Маруздин, парень лет двадцати. Ему даже адрес его сказали: коммуналка на Черняховского — улице, зажатой между Лиговкой и Московской железной дорогой.

В тот же день Георгий Степанович к Мишане и по-ехал.

Коммуналка, где проживала семья Маруздиных, выглядела точь-в-точь, как старый советский клоповник. Из-за того, что по таким приходилось ходить (и разбираться в тамошних дрязгах), сначала курсантом, а потом ментом, Г.С. некогда и уволился из рядов. В целом, конечно, далеко не только из-за этого — но и потому тоже.

Как в былые времена, у двери висела табличка, кому сколько звонков — всего фамилий насчитывалось семь, иные заклеены бумажкой и поверх неразборчиво вписаны другие. Маруздины тоже значились. Георгий Степанович позвонил. Долго ждал — не открывали.

Тогда, в ментовском стиле, забарабанил в дверь кулаком. Через минуту пришаркал то ли старичок, то ли баба в халате и тапках не по размеру.

— Чего стучишь? — начал(а) вопить с разбегу.

— Маруздины здесь проживают? — строго, включив милиционера, спросил Георгий Степанович.

— Да, — сменил тон старичок (бабка?).

— Показывайте.

— Они две комнаты занимают, вот и вот.

В длинном коридоре царил кислый запах, под потолком тускло светилась голая двадцативольтовая лампочка. И, классика жанра, привешено было на стене жестяное корыто и старый велосипед.

Георгий Степанович сунулся в первую комнату. Она вся пропиталась алкогольными парами, на тахте в груде тряпья спал одетый мужчина. Кроме тахты в комнате стояли только раскладушка с голым матрасом и куча пустых бутылок в углу. Ни шкафов, ни холодильника, ни стульев, ни даже занавесок. За столом, уставленным полуторалитровыми бутылками из-под пива, водкой и недоеденными