— Прости Светл, но Мун Кри не мой бог. У меня нет богов. Если бы он явил какое-нибудь чудо, тогда, быть может, я бы поверил. А пока что это всё для меня просто сон. Так что убирайся. Дай поспать.

— Глупый человек! Это невероятно! Царь всего мира дарует тебе такую честь, а ты ставишь ему условие? Чтобы он показал какое-нибудь чудо? Он не шут, а твой Создатель! Ты только по его великой милости всё ещё жив. Только его любовь к тебе спасает тебя от смерти. Ты отродье мрака и зла! Возмутительно! — Светл диаметрально увеличивался, начиная обжигать своим светом.

Одису было больно и страшно.

— Прости, я не хотел. Только перестань жечь.

Светл исчез.

Одис распахнул глаза. Солнце уже освещало комнату. Факей всё ещё спал. «Какой странный сон. Какой кошмар. Но он прав, я отродье мрака. Может и вправду Мун Кри мой бог? Тогда я огромный глупец. Но нет. Этого не может быть».

Почему в истину так тяжело поверить? Часто это происходит просто потому, что люди боятся правды. Правда ранит, колит, заставляет действовать и испытывать дискомфорт. Зачем она нужна? Лучше ложь. Она нам льстит и дарит покой, позволяет жить так, как нам хочется. Поэтому мы, глупые люди, часто истину зовём ложью, а ложь истиной. Но есть вариант ещё лучше, сказать, что истина относительна, что у каждого она своя. Как ловко придумано! А? Чушь, не имеющая никаких оснований. Истина не может быть абстрактной, она всегда конкретна. Два плюс два всегда четыре. Это истина. Если кто-то говорит, что получится не четыре, а пять, только потому, что он так считает, ведь истина у всех своя, то он глупец. Истина одна. В неё страшно поверить. Но это необходимо для того, чтобы жить. Но да ладно…

Одиса из размышлений вырвал дикий свист. Зазвенел колокол, который судя повсему предвещал беду. Очнулся Факей. Он сел в постели и огляделся. Посмотрел на Одиса.

— Что происходит?

— Не знаю, — развёл руки в стороны Одис.

Друзья подошли к окну и уставились на улицу. Страшная картина предстала перед ними.

Глава 2. Спасение

«До тех пор, пока вы не осознали

непрерывный закон умирания и рождения

вновь, вы просто смутный гость на этой Земле».

— Иоганн Вольфганг фон Гёте.

Люра лежала на земле лицом вниз, раскинув руки и ноги. Она медленно приподняла голову и раскрыла глаза. Солнце уже светило, пели птицы, и трава качалась от ветра. Люра аккуратно села. Резкая боль пронзила голову, и девушка схватилась за виски. «Ай! Хорошенько ударилась». Постепенно голова успокоилась, и Люра стала оглядываться: вокруг не было ни единой живой души, монстра не было тоже, пепелище Кхмерки возносило в небеса клубы дыма. Люра осторожно встала на ноги и попыталась собраться с мыслями. «Семья. Их убили. Факей. Одис. Монстр. Я бежала к лодке, а они бросили меня. Точно. Бросили! Как они могли? — Люра всё больше вспоминала, и с воспоминаниями возвращалась печаль. — Так, соберись. Не время для слёз. Ах, как же всё болит. Я сильная, спокойно. Нужно дойти до дома».

Люра постепенно стала приближаться к Кхмерке, ну или к тому, что от неё осталось. Каждый шаг давался с большим трудом, ведь тело ужасно болело, повсюду были синяки и ссадины, губа была разбита, волосы растрёпаны, платье было грязным и разодранным, царапины украшали руки, ноги, скулы и спину. Несмотря на боль, Люра медленно, но верно приближалась к пепелищу. Очень скоро она вошла туда, где раньше были прекрасные дома и улицы. Люра шла среди руин и куч пепла, было нелегко дышать. Она вспоминала, что эта груда мусора ещё вчера была мясной лавкой, где она покупала колбаски, а эти обугленные столбы, торчащие из земли, держали на себе дом её первой подруги, а там на перекрёстке стояло дерево, с которого она в детстве свалилась. Люра шла не среди руин или пепла, а среди воспоминаний о своей жизни. «Что за ужас со всеми нами случился? За что боги покарали нас? Мы просто жили, как могли. А теперь? Теперь от моего дома, семьи и друзей ничего не осталось. Даже Одис, и тот пропал. Как это могло произойти? Я ничего не понимаю. Это же просто невозможно. Невозможно. Да. Подходящее слово. Невозможно, чтобы наша Кхмерка сгорела до тла. Невозможно, чтобы моя семья была мертва. Невозможно, чтобы все кхмеры погибли. Невозможен тот монстр и то, что Одис бросил меня. Невозможно, чтобы я осталась совсем одна. Невозможно». Мысли пугали Люру. Она боялась того, что невозможное теперь стало реальностью. Наконец, показалось то, что ещё вчера утром было её домом. Забор сгорел, от него осталась лишь обугленная калитка, одиноко стоящая на входе.

Та самая калитка, возле которой Одис впервые поцеловал Люру. Это был её первый поцелуй. Она тогда очень смутилась и ударила Одиса, ведь это был опрометчивый поступок, их могли увидеть. Но потом ураган чувств закружил их вместе, и Люра больше ничего не боялась. «Тогда Одис любил меня. А теперь…» — ущипнули воспоминания, и по щеке девушки прокатилась прозрачная слезинка.

— Так, ты чего, глупая? Соберись, — тут же опомнилась она.

Люра вошла во двор. Земля была чёрной. Разрушенный и сожжённый дом погрёб под собой тела семьи Мирони. Последняя из них пыталась разгрести груды пепла, но ничего не вышло. Она лишь измазалась. Тогда, бросив эту затею, девушка встала напротив своего дома и закрыла глаза. «Простите, что не смогла похоронить вас. Я так люблю тебя мам, и тебя отец, и даже вас, моих сестёр. Я люблю вас. Помните праздничные вечера? Как тогда было хорошо… Как хорошо было жить. А теперь вы мертвы, и я не знаю, где вы оказались. Но надеюсь, вы пируете вместе с Гайей. Покойтесь же с миром».

Ещё некоторое время Люра оставалась неподвижна, потом же она пошла в мастерскую отца, которая была более сохранной, чем дом. Люра нашла топор и нож, они были в плохом состоянии, но выбирать было не из чего. В том месте, где раньше стояла кладовая, были обугленные куски хлеба. Люра взяла их. «Да, не очень аппетитно, но лучше, чем совсем ничего». Несколько минут девушка ходила по Кхмерке, но ничего не нашла. Больше здесь делать было нечего, и Люра пошла на берег.

Он был усыпан трупами, которые изрядно воняли. Рвотные позывы несколько раз одолевали девушку. Она скинула своё изодранное платье, ведь носить его не