— Не понимаю, о чем вы, — наконец выпалила я.

— Не смущайтесь, Кик. Общеизвестно, что именно вы были его музой и возлюбленной. Но времена меняются, а компания не изменилась вместе с ними. Вы знаете, что я имею в виду: аукционный бизнес заключается не только в том, чтобы заставить людей прийти и слушать стук молотка. У нас нет истинной глубины, умения, таланта. Знаете ли вы, сколько экспертов придется нанять, чтобы оценить и каталогизировать все имущество? Десятки. И то, что у него есть я, еще не означает, что он может за один день превратить фирму в конкурентоспособное предприятие. — Он снова откусил от сандвича. — Зато все это ужасно волнующе, верно?

— Если хотите знать…

Бертрам прищурился.

— …работа на него — самая волнующая вещь, случившаяся со мной в этой жизни, даже если в конце концов окажется, что мы просто переставляем стулья на палубе «Титаника». Я чувствую себя двадцатипятилетним!

— Знаю, — рассмеялась я. — Кстати, вы не предвидите каких-то светлых перспектив?

— Кроме этой? — Он покачал головой. — Только не на ближайшем горизонте. Знаю, что коллекция Фицджеральда по договору уходит к «Сотбиз» следующей весной — если спрос на импрессионистов будет держаться на нынешнем уровне, это несколько миллионов. Есть еще и старые мастера фон Бергера, но владелец вряд ли обратится к пошатнувшейся фирме. Ему это ни к чему, когда есть «Кристиз». В жизни не ел сандвича вкуснее. Что это?

— Сливочный сыр, яблоки, изюм. Хлеб с орехами. Очень просто.

— Попрошу жену сделать такие. Где покупаете хлеб?

— Пеку сама.

— О, в нашем доме это не пройдет.

— Слышали что-нибудь новенькое насчет наследства принцессы Арианны?

Меня совершенно не интересовали ни жена Бертрама, ни ее кулинарные способности.

— Как вам известно, этим занимается ее сестра Одесса, а она не торопится. Одесса — гениальный стратег и хитра как лиса. Думаю, скоро она примет окончательное решение. Но вряд ли выберет нас. Господи, если бы мы могли добраться хотя бы до одной части наследства. Драгоценностей вполне достаточно для того, чтобы мы составили серьезную конкуренцию. Но пока что наша единственная надежда — леди Мелоди. Конечно, я не знаю, что делать, если мы ее заполучим. Впрочем, это приятные хлопоты.

— Что это? — встрепенулась я.

— Вы о чем?

В холле раздались громкие крики.

— Боже, это Брейс! — охнул Бертрам и пустился бежать.

— Эй, кто-нибудь! Помогите! — вопил во все горло Оуэн, стоя в дверях библиотеки. — Леди Мелоди упала!

Я увидела, как древний на вид дворецкий ринулся через весь холл со скоростью олимпийского спринтера.

Как выяснилось, Мелоди Карстерз вовсе не упала. Наоборот, удобно расположилась в углу дивана. Только глаза и рот были широко раскрыты, как у фарфоровой куклы. Мне показалось, что она не дышит. К своему огорчению, я обнаружила, что с близкого расстояния ее косметика выглядела почти как у Бетт Дэвис в «Что случилось с бэби Джейн?». Вероятно она чересчур переборщила с подтяжками: кожа была тугой и полупрозрачной, как на барабане.

— Леди Мелоди! Леди Мелоди! — повторял дворецкий, прикладывая ладонь то к щеке, то к шее. Очевидно, пульса он не нашел, потому что скорбно покачал головой.

— Кажется, она умерла, — сообщил он и очень осторожно закрыл незрячие глаза.

— О Господи. Поверить невозможно, — пробормотал Оуэн.

— Что случилось? — спросил Бертрам.

Оуэн немного помолчал, прежде чем повторить:

— Поверить невозможно. Мы прекрасно поговорили, она едва успела подписать контракт и говорит: «Давайте выпьем по бокалу шампанского, чтобы отметить сделку». Я на секунду повернулся к ней спиной, чтобы открыть бутылку, а когда снова обернулся, она уже была такой, Застывшей.

Он сказал что-то о контракте?

Мы прикусили языки.

Я снова присмотрелась к леди Мелоди. Неприятно говорить такое о мертвых, но ее блузка и юбка были в пятнах и слегка подванивали спальней. Руки с ногтями, выкрашенными в ярко-вишневый цвет, были сложены на коленях. На безымянном пальце одной руки было кольцо с бриллиантами и изумрудами, на другой — перстень с громадной жемчужиной. К вырезу была пришпилена бриллиантовая брошь в виде банта, такая же, как у королевы Виктории: четыре петли бриллиантовой ленты, усыпанные большими и маленькими камнями, собраны в центральный бриллиантовый пучок двумя скрепами, изящно изгибавшимися внизу. В восемьсот пятьдесят восьмом году Гаррард сделал для королевы Виктории три банта, один маленький и два больших. Большие остались в коллекции королевы-матери среди ее любимых украшений. Ее дочь, наша королева Елизавета II, надевала один на похороны матери вместе с жемчужными серьгами-подвесками. Это было так трогательно, что хотелось плакать.

Вариант леди Мелоди был довольно большим, дюйма три с половиной в ширину.

Она продолжала сидеть, удивленно открыв рот. Щеки туго обтянуты кожей, в волосах чернеет лента, еще несколько бриллиантовых лент сверкают на груди. Кажется, сейчас встанет и отправится на вечеринку. Мы все ждали, что она что-то скажет.

Дворецкий первым прервал молчание:

— Могу я предложить оставить миледи в покое до прибытия официальных лиц? На подобный случай мне даны инструкции вызвать доктора и представителя похоронного бюро. Мне запрещено просить помощи у кого бы то ни было. Пожалуйста.

Он протянул руку к двери, словно собирался проводить экскурсию по дому. Показ в этом доме определенно закончен, и мы убрались, вне всякого сомнения, с таким же потрясенным видом, как у леди Мелоди.

Первые десять минут обратного пути никто не произнес ни слова. Потом Оуэн извлек из портфеля подписанный документ, и все словно по команде стали хохотать. Боюсь, что любой, кто услышал бы нас (если не считать нашей домашней гориллы — я имею в виду Майкла), наверняка посчитал бы, что в Англии появились гиены.

Наше возвращение в офис было триумфальным. Оуэн созвал весь штат и сообщил хорошие новости. Каким стимулом это стало для всех нас! Компания не только получала насущно необходимые деньги, но и обеспечивала занятие для наших экспертов — несчастного, потрепанного сброда. Все они были на седьмом небе, услышав описание вещей и их идеального состояния. В «Баллантайн» несколько лет длился засушливый сезон, и коллекция леди Мелоди оказалась именно тем, что доктор прописал.

Оуэн покинул офис в половине шестого.

— Желаю хорошо провести уик-энд, Кик.

— Спасибо, сэр. Вам тоже. Еще раз поздравляю.

Он вскинул голову. В глазах плескалось облегчение.

— Благодарю.

Я подождала, пока уборщицы закончат приводить в порядок его кабинет, закрыла все двери и поехала домой на автобусе. На улице уже темнело, но тысячи и тысячи крохотных белых огоньков вдоль Пиккадилли и Найтсбриджа сверкали, переливались и весело подмигивали. На улицах было полно народа, и я вышла из автобуса на Слоун-сквер, чтобы влиться в толпу и сделать кое-какие покупки. Вечер выдался ветреным и холодным, но к тому времени, как я вернулась к себе на Итон-сквер, настроение по-прежнему было приподнятым. Моя квартира была снабжена чрезвычайно сложной и хитроумной системой безопасности: пять линий обороны. За первой дверью — кнопочная панель сигнализации, которая в случае проникновения громко пищит, уведомляя охранную фирму, что замок взломан. Кроме того, я, как многие домовладельцы, установила по всем помещениям детекторы движения, только разница в том, что мои независимы от основной системы, невидимы и не производят шума, но сигнал идет прямо в охранную фирму и полицейский участок. Перед спальней находится очаровательный маленький овальный холл: под всем пространством ковра и окнами спальни находятся чувствительные к давлению датчики. Если активируется хотя бы один, раздается оглушительный, сводящий с ума вой сирены, который не прекращается до прибытия полиции: невыносимый, сверлящий уши звук, В стены комнат и лестничной площадки вделаны почти невидимые миниатюрные видеокамеры. И наконец, в задней стенке шкафа, на полках, где я держу туфли и сумочки, в одной из обувных коробок, приклеенных к полке, находится вторая кнопочная панель сигнализации.