— По идее должны поверить, — излагал свои соображения Кипитильо. — Этому нет абсолютно никаких препятствий. После начавшейся в России паники тамошним спецслужбам нужно хоть за что-то зацепиться. А зацепиться им как раз и не за что. Поэтому первый встречный гороховый шут, который заявит о своей причастности к облученным купюрам, будет воспринят ими с надлежащей серьезностью. И к тому же заявления колдуна прозвучат весьма мотивированно. Он скажет, что часть состояния Андриан Власов завещал ему, а счета, как назло, арестованы…

Эрнесто собирался добавить еще что-то. Однако в это время с экрана телевизора прозвучало имя Пьера Бокора. Сюжет об экстравагантных заявлениях гаитянского служителя вуду новостная служба колумбийского спутникового телеканала «Caracol» поставила в прайм-тайм. На экране появился унган. Со своей фирменной вурдалачьей улыбкой-оскалом он вдохновенно источал громоздкие тирады в целый куст микрофонов. Голос за кадром не столько переводил его словесные излияния, сколько передавал общий смысл происходящего. «Пьер Бокор утверждает, что посредством черной магии ему удалось спровоцировать начало системного экономического кризиса в Российской Федерации. Как показали события недавних дней, банковская сфера России действительно близка к состоянию полного паралича. Святитель вуду предупреждает, что на этом не остановится и в дальнейшем будет насылать злых демонов на русских. Он собирается продолжать в том же духе, пока власти России не освободят из тюремного заключения бывшего бизнесмена Андриана Власова. В свое время Власов был осужден за крупные финансовые махинации. Однако Пьер Бокор называет его своим самым лучшим другом и считает узником совести, гниющим в русской тюрьме за политические убеждения».

Сюжет колумбийского телеканала сильно позабавил Анну Сергеевну. Она неподдельно развеселилась, почти забыв об опасениях. По всему выглядело, что ее план срабатывал. Чем не повод для веселья — пусть и мимолетного?! Женщина подскочила с дивана и стройной ланью побежала к холодильнику. При этом она бодро восклицала: «Какое правильное кино! Это нужно обязательно отметить!»

Очарованный ее возбуждением Эрнесто улыбался, словно довольный мартовский кот. Холодильник, отделанный красным деревом, больше походил на миниатюрный шкаф эпохи французского абсолютизма. Хозяйка извлекла из него золотое ведро с бутылкой шампанского в больших кубиках льда. Два бокала уже стояли на журнальном столике поблизости от дивана. Продолжая сиять от восторга, Анна вручила бутылку своему партнеру.

— «Krug Clos du Mesnil»?! — прочитав надпись на этикетке, Кипитильо восхитился выбору партнерши. — Чтобы купить такую бутылку, среднему гаитянцу нужно работать почти три года и ни на что не тратить свой скудный заработок…

— Я все-таки не «средний гаитянец». До большинства из них мне нет никакого дела, — не скрывая цинизма, промолвила Власова. — Главное, чтобы у меня было все благополучно. Ради преумножения этого благополучия я и ты идем на серьезный риск. А какой риск, такое и шампанское.

Эрнесто не стал возражать, откупорил бутылку и наполнил бокалы дорогим игристым вином.

— За успешное продолжение нашего дела! — провозгласила тост хозяйка виллы.

— За успех! — поддержал ее партнер.

Их бокалы сошлись в мелодичном звоне.

Выпив, Анна сразу почувствовала, как приятная тяжесть теплой волной прокатилась по всему телу. Со своим неповторимым прищуром женщина пристально посмотрела на Эрнесто и хитро улыбнулась. Она манерно поставила бокал на столик, вернулась к дивану и села на него. Партнер изнеможенно наблюдал за ее движениями. Госпожа поманила его пальцем и медленно улеглась на спину. Данный сигнал не предполагал двузначности. Эрнесто охотно ему повиновался и решительно двинулся к госпоже, чтобы умереть от сладострастия в ее жарких объятиях.

Серебристый «Альфа-Ромео» медленно отъехал от телецентра Порт-о-Пренса. Великий унган Пьер Бокор сидел на заднем сиденье, пребывая в задумчивом молчании. Только что он сделал весьма серьезное заявление для телевидения Гаити и журналистов многих других стран. Находившись перед телекамерами, колдун тщательно взвешивал каждое произносимое слово. Однако в мыслях он все равно ускользал несколько в сторону: представлял себя президентом Гаити, дающим свою первую после инаугурации пресс-конференцию. Отойти от пьянящего впечатления, вызванного светом юпитеров и блеска фотовспышек, было не так просто.

В машине Бокор стал понемногу приходить в себя. Его молчание являлось не столько следствием мечтаний о президентском кресле, сколько свидетельством скрупулезности. Он старался еще раз оценить эффективность устроенного на телевидении представления. Собственная безопасность у него не вызывала абсолютно никаких волнений: к его заявлению нельзя было подкопаться. Говоря о своей ответственности за террористические действия против Российской Федерации, унган нигде и в полслова не оговорился, что российские купюры были облучены по его приказу. Наоборот, он стремился различными способами ежеминутно подчеркнуть то, что «ядерная атака» на Россию является результатом наложенных им на Кремль проклятий. А сфера магических проклятий и наведения порчи, как известно, не регулируется нормами международного права. Поэтому с юридической точки зрения к нему никаких претензий быть не могло. Простая же ненависть, которую Бокор испытывал по отношению к России, также находилась за рамками правовой ответственности. Все это, безусловно, добавляло в его поведение цинизма и чувства безнаказанности. Но какими бы блистательными ни представлялись ближайшие перспективы, все равно находились поводы для беспокойства.

«Ромео» катил сквозь фиолетовую мглу, в которой прятались «прелести» столичных кварталов. Сидя за рулем автомобиля, массивный водитель и телохранитель колдуна молча выполнял свою работу. Задумчивость хозяина не казалась ему странной. Удивляло лишь то, что Бокор никак не мог от своей задумчивости отойти. Данное обстоятельство навевало смутные предположения. Впрочем, высказать их вслух, задав хозяину несколько вопросов, Жерар не стал. Он был уверен на девяносто девять процентов, что унган, в конце концов, сам заговорит с ним о мучивших его мыслях.

Фары выхватывали из темноты фантастические пейзажи трущоб Порт-о-Пренса. По обе стороны разбитой дороги были хаотично разбросаны разномастные строения. Назвать их домами означало бы сильно согрешить против истины. Это центр города мог похвастать некоторыми изысками колониальной архитектуры, белоснежными кафедральным собором, национальным дворцом и резиденцией президента Республики Гаити. Основная же часть гаитянской столицы была застроена ужасными хибарами, халупами, хижинами. Картон, жесть, а в лучшем случае дерево или глина — вот то, чем отделывалась преимущественная часть построек в столичных трущобах. Неподалеку от хибар непременно находились кучи камней, сухих веток, всяческого иного хлама непонятного происхождения и назначения.

Разруха, словно злая старуха с клюкой, достаточно давно довлела над Порт-о-Пренсом. Жестокая диктатура клана Дювалье и бесчинства тонтон-макутов, безусловно, внесли свою черную лепту в ее существование. Однако с большой долей вероятности можно утверждать, что разруха никогда не приобрела бы такого размаха, не расцвела бы таким буйным цветом, если бы не всеобщее презрение местных жителей к созидательному труду. Воровство и грабеж в условиях отсутствия сильной государственной власти стали превращаться едва ли не в национальную традицию. Зияющие выбитыми окнами, почерневшие от дыма коробки опустошенных и разграбленных особняков на границе между центральными кварталами и трущобами весьма выразительно напоминали об этом.