что берега ручья заросли не просто травой. Неужели глаза не обманывают? Там ведь те самые ночные цветы!

Она внимательно пригляделась и заметила такой же цветок, что распускался совсем рядом. Тотчас его сорвала – махровый полушар размером с её кулак. Если она не обозналась, то цвет лепестков должен быть тёмно-синим – хотя сейчас, при багровом свете костра, он казался вовсе чёрным. Каждый лепесток усеивали мелкие серебристые пятнышки, которые сливались местами в скопления без определённой формы и размера. Они чем-то напоминали звёздное небо, только звёзды такой красоты увидишь разве что во сне…

Вот почему в народе эти цветы звали «Сон Шамины».

– И не страшно тебе цвести по ночам, – прошептала Тания цветку. – В такой глуши!

Сон Шамины раскрывался с первыми звёздами, цвёл до утренней зари, а день проводил невзрачным бутоном. Как раз теперь наступало время его пробуждения. Цветок этот был очень редким, рос лишь в дикой природе, и потому высоко ценился некоторыми торговцами, которые на него буквально охотились. Но красивейшим цветком на свете Сон Шамины считался вовсе не за крупный размер и не за редкую окраску. Не совсем за неё…

Тания недовольно покосилась на трескучий огонь – светит, мешает. Затем ещё раз настороженно поглядела по сторонам, но всё же рискнула отойти от костра подальше, в темноту.

И в руке у ней засветилась маленькая вселенная. Бледный флуоресцирующий свет лился с каждого пятнышка на лепестке. Так цветок стал ещё сильней походить на россыпи ночного неба, будто в сердцевине его сияла частица звёздной души самой Богини. Тания заворожённо разглядывала кусочек звёздных небес в своих руках, а затем радостно засмеялась, позабыв обо всех тревогах. И вот она уже кружилась у ручья со звёздным букетом в охапке…

Однако даже ночные цветы не могли залечить её душу. Когда она, устав, возвратилась к костру, вернулись и тяжёлые мысли.

«Это ты их убила! – прозвучал в голове голос Йеда, как живой. – Твоё желание!»

Он полоснул её этими словами, как кинжалом. Потому что сказал правду. А если так, то и таить на него обиду смысла нет. На себя обижаться нужно.

Только как ей теперь вернуться в деревню? Как снова смотреть в глаза Йеду?

Она туда и не вернётся. Никто больше не умрёт по её вине. Только что теперь ей делать?

Тания глядела в огонь, безжалостно теребя пальцами стебель цветка, пока тот не измочалился и не пустил липкий сок. Но нельзя же взваливать вину на одну себя, это бремя невыносимо! В её сердце нарождалось совсем другое чувство. Боль и вину вытесняла жгучая ненависть.

Она хотела найти настоящего виновника жуткой чумы. Это ведь точно колдовское порождение, иначе откуда в ней такое человеческое коварство? Да, природные болезни тоже бывают грозными и неудержимыми, как лесной пожар, но эту чуму можно сравнить лишь с карающим небесным пламенем. Так кто тот неведомый каратель, чёрный палач, что посчитал виновными её отца, мать, друзей и соседей? Кто наделил его правом приговаривать целые селения? Пусть он объявится немедля и скажет, в чём они все были повинны!

Тания зло отбросила истрёпанный цветок. Она жаждала отмщения врагу, но враг оставался неизвестен.

Что-то скрывалось в том горном подземелье за чёрной дверью, откуда вышла чума. И что бы это ни было, возмездие должно настичь его во что бы то ни стало. Но не Титанов же Старого мира ей искать? Они все мертвы уж сотню столетий, как тот скелет за дверью.

Тут она вспомнила про предмет, найденный Йедом у ног пещерного скелета. Та загадочная книга-дневник с пустыми страницами. Она всё ещё оставалась с ней.

Тания достала серебристую книгу, повертела в руках, в который раз перелистала. Всё такая же загадочная она, эта книга. На серебристо-белых страницах по-прежнему ничего, ни единой пометки.

В чём же её тайна?

Тут у Тании мелькнула мысль, от которой она похолодела. Вот где отгадка ко всем загадкам! Не эта ли странная книга и была источником чумы? Ведь не спроста же во всех легендах Старый мир оставался чёрной эпохой мира, царством зла? Прикасались к книге только она и Йед. Странным образом, именно они оказались единственными выжившими. А что, если это и впрямь проклятье? И если каждый, кто книгу тронет, обречён познать горечь потери всего самого дорогого?

Она с ненавистью глядела на серебристую книгу, пока та тихо лежала у ней на коленях, мерцая в свете костра, подобно снегу.

Что, молчишь? Раскусила я тебя?

Тания вспомнила, как Йед безуспешно пытался навредить книге. И правда, очень похоже на проклятый предмет. Но теперь Тания в долгу не останется! Что не получилось у брата, получится у неё. Она отомстит за всех.

Тания вспоминала всё, что Йед с этой книгой уже делал. Что же, раз это оказалось бесполезным – нужно что-то другое. Она яростно вглядывалась в пляшущие на костре языки пламени…

Огонь! Йед не пытался эту книгу сжечь!

Со зловещей улыбкой Тания медленно встала. Рядом покоилась приличная охапка хвороста – запас для поддержания огня. Решительно схватив её обеими руками, она её подняла и бросила в огонь. Всю, целиком.

Пламя поначалу чуть не задохнулось под гнётом придавившего его дара. Она даже испугалась, не переборщила ли? Но нет, постепенно костёр разгорелся и начал деловито заглатывать хворост. И тогда быстро, пока жёлто-багровые языки не дошли до верха, Тания просунула книгу между сучьями, в самый центр занявшейся охапки.

И стала ждать.

До чего упорна эта книга! Огонь её уже лижет, но она никак не чернеет. Даже сажи к ней не пристало!

Уже весь запас хвороста объяло трескучим пламенем, оно взвивалось почти до лесных крон… Но проклятая книга так и не думала гореть. От отчаяния у Тании опускались руки.

Неужели и огонь её не берёт? Неужели, когда костёр сгорит дотла, она достанет её из золы нетронутой?

Едва она так подумала, как лесной воздух наполнился странным низким гулом – похожим на тот звук в ущелье, перед началом землетрясения. Гул этот неуклонно нарастал, давил на уши, превращаясь в гнетущий вой, а исходил он из недр полыхающего костра. С серебристой книгой явно что-то происходило.

Теперь Тании сделалось страшно. Никто ведь не знает, какими силами обладает этот предмет Титанов и на что способен.

От непрерывного воя закладывало в ушах, а книга внезапно накалилась добела. Она вовсю блистала ослепительным светом, перебивая им даже сам костёр.

Дольше здесь оставаться нельзя, пронеслось в мыслях.

Тания отскочила прочь от костра. За толстый ствол ближайшего