После неудачного налета на Чаплинку активность Фрай­дорфской группы заметно снизилась — 22 и 23-го она совер­шала всего по 50 самолето-вылетов ежедневно (еще 38 и 26 вылетов в каждый из дней соответственно совершили само­леты армии). Атакам подвергались немецкие тылы, а также позиции артиллерийских батарей, которые в эти дни вели ме­тодичный огонь по советским укреплениям на перешейке. Ве­чером 23-го советские штурмовики вновь попытались «навес­тить» Чаплинку. Первую группу составили три Ил-2 и 10 И-16, вторую, которая атаковала спустя несколько минут, — две «чайки» и пять И-16. По докладу, на аэродроме удалось унич­тожить три и повредить шесть истребителей и сжечь Ju-88. Еще три Bf-109 и один «юнкерс» якобы были сбиты в воздуш­ном бою. Немцы подтверждают в эти сутки потерю единст­венного «мессершмитта», хотя известно, что машины, выве­денные из строя на аэродромах, у них далеко не всегда попа­дали в итоговую статистику. Советская сторона лишилась в результате налета Ил-2 и И-16, кроме того, в эти сутки при штурмовке батареи пропал без вести один И-153. В результа­те столь интенсивной деятельности к утру 24 сентября — мо­менту перехода армии Манштейна в решительное наступле­ние — в составе Фрайдорфской группы оставалось всего 70 самолетов, из которых лишь 38 являлись исправными (9/8 И­-15бис, 2/1 И-153, 29/12 И-16, 8/6 Як-1, 3/0 Ил-2, 2/0 СБ, 1/1 Р-10, 2/0 Р-5, 8/6 МБР-2, 6/4 У-26). Сильно ослабленными оказались и 182, и 247-й иап, которые потеряли в сумме два МиГ-3, четыре ЛаГГ-3 и пять пилотов. Правда, как раз в эти дни состав ВВС 51-й армии несколько увеличился. С 22 сентяб­ря к боевой работе приступила разведэскадрилья 507-го бом­бардировочного авиаполка (10 Пе-2), с 24-го — 103-й штур­мовой (17 Ил-2) и 253-й истребительный (около 20 ЛаГГ-3) полки. Как и в других сухопутных частях, переучивание на но­вых машинах осуществлялось непосредственно перед от­правкой на фронт (103-й шап с Су-2, 253-й иап с И-153), что обусловило крайне малый налет и незначительный боевой опыт.

Активность немецкой авиации над Перекопом, напротив, увеличивалась в арифметической прогрессии. Если 14 сен­тября на советские оборонительные позиции были зафикси­рованы лишь первые налеты небольших групп бомбардиров­щиков, то 17 сентября — уже 30—40, а 21—23 сентября — не менее сотни. Заместитель командующего 51-й армией гене­рал-лейтенант П. И. Батов, лично возглавлявший оборону пе­решейка, так вспоминал эти дни: «Над Турецким валом не­мецкие самолеты появлялись с утра и до вечера не оставляли в покое. Небольшими группами они заходили от Сиваша и, следуя один за другим, клали и клали бомбы по гребню. В мор­ской дали скроется одна группа, а от Сиваша появляется сле­дующая. Не оставалось, кажется, непораженным ни метра. Плотность бомбежки была такова, что однажды произошло прямое попадание в корабельную башню, поставленную на валу в качестве НП начальника дивизионной артиллерии… Как-то после особенно сильного налета, длившегося не­сколько часов, я поехал на Турецкий вал взглянуть, как дышит дивизия (перешеек обороняли пять батальонов из состава 156-й стрелковой дивизии. — М. М.). Самолеты только скры­лись, и не везде унялась пыль. Гребень вала уже кишел людь­ми, они сновали и у его основания — кто тащил снаряды, кто боеприпасы стрелкам. Пробегали со своими делами офице­ры-артиллеристы. «Мы график его изучили, товарищ гене­рал, — говорил красноармеец, — он долбит два-три часа, а потом у него перерыв на пятнадцать минут или же даже на полчаса. Тут уж спеши пополнить запасы».

Генеральное наступление Манштейна началось в пять утра 24 сентября. Первыми наносили удар немецкие бомбарди­ровщики. Как вспоминал П. И. Батов, они наносили удары по советским позициям последовательно, группами по 35—40 машин (всего в первый день боев наблюдатели 156-й сд зафиксировали около 800 самолето-пролетов противника — в большинстве ударных машин). После них в дело вступила ар­тиллерия, которая крушила оборону 51-й армии в течение двух с половиной часов. В самом наступлении принимали уча­стие 46 и 73-я пехотные дивизии, усиленные большим коли­чеством тяжелой артиллерии, несколькими дивизионами штурмовых орудий и саперными батальонами резерва глав­ного командования (РГК). 24 и 25 сентября немцам удалось лишь захватить советский передовой опорный пункт — совхоз «Червонный чабан», но 26-го после огромных потерь 156-й дивизии не удалось предотвратить прорыв противника через Турецкий вал. Общую напряженность хода боев, а также роль, сыгранную люфтваффе, прекрасно передают воспоминания одного из немецких саперов:

«Наступление началось в 4.00 24 сентября 1941 года с мощной тридцатиминутной артиллерийской подготовки. На­ша задача заключалась в том, чтобы приблизиться к заграж­дениям и проделать в них проходы для пехоты и штурмовых орудий. Это мы сделали, несмотря на сильный огонь против­ника, но затем нам пришлось залечь на два часа под огнем стрелкового оружия из дотов, находившихся слева и справа от нас, пока наконец не была поставлена дымовая завеса. Лишь после этого нам удалось приблизиться к дотам и взо­рвать их. Мы их подрывали три раза, и каждый раз после под­рыва из них снова открывали огонь, пока мы не заметили, что русские перед подрывом уходят из дотов в тыл, в систему окопов. После этого с ними расправились ручными граната­ми. Прорыв постоянно поддерживали с воздуха 45 Ju-88 и 45 Не-111. Они пытались разрушить линию долговременных ог­невых точек, что им удалось лишь отчасти… В дотах сидели, как правило, комсомольцы, которые воевали фанатично. 25 сентября 1941 года, после того как нам удалось продвинуться вперед на 600—700 метров, в пехоте были выбиты почти все офицеры, и ротами командовали унтер-офицеры. Вечером того же дня для усиления вперед был выдвинут самокатный батальон. Это произошло как раз в тот момент, когда огонь открыла тяжелая артиллерия русских. Под ее прикрытием весь гарнизон Преображенки отошел на юг, иванам это по­счастливилось сделать почти без потерь. А самокатный ба­тальон был уничтожен. За 26 сентября мы снова продвину­лись на 700—1000 метров. Когда мы залегли на пашне, рус­ские по всей длине перешейка одним взрывом открыли перед нами противотанковый ров около 3 метров шириной и 2 метров глубиной (речь идет о подрыве морских мин, кото­рые использовались в качестве фугасов. — М. М.). От взрыва у нас полопались барабанные перепонки, но окажись мы мет­рах в 300 южнее, нам бы всем пришел конец.

Вечером 26 сентября мы вышли к Турецкому валу, кото­рый обороняли слабые подразделения. Русские, по-видимо­му, разбежались под налетами пикирующих бомбардировщи­ков. Едва мы переправились через ров, как нас со стороны Армянска атаковали тяжелые танки. Один из моих роттенфю­реров, к всеобщему веселью, открыл огонь из противотанко­вого ружья — «пехотного дверного молоточка». Нас спасла румынская батарея тяжелых гаубиц, снаряды которой выры­вали огромные воронки, и сталинским танкам пришлось ре­тироваться. Рядом со мной был унтерштурмфюрер Херман, передовой наблюдатель нашего артиллерийского полка. По­том нас отвели за Турецкий вал, и мы вместе с 1-й саперной ротой сняли с перешейка тысячи мин. Русские закопали там все, что может взорваться. Там были легкие противопехотные мины, противотанковые мины, артиллерийские снаряды и морские мины, разминирование которых для нас было в но­винку».

Большую роль люфтваффе в осуществлении прорыва при­знавали и советские командиры. В «Отчете ВВС ЧФ за первые 6 месяцев войны» писалось: «Авиация (немецкая. — М. М.) тесно взаимодействовала со своими наземными войсками, и все наступательные действия войск активно поддерживались авиацией с воздуха. Она в течение дня непрерывно действо­вала на поле боя, бомбила и обстреливала расположение на­ших войск перед фронтом и артиллерийскими позициями и тем самым расчищала путь движения наземным войскам».