Лейди. Отцовская мандолина, песни, которые мы с нимраспевали в винограднике...

Дэвид. Только это я и вспоминаю, Лейди... Только это!..

Лейди. «Core ingrata!» «Come la rosa!» И мы с вамипрятались где-нибудь, а он звал: «Лейди! Лейди!» (Поворачивается к нему.) Моглали я отозваться, если губы мои были прижаты к вашим! (Глубоко, со всхлипом,вздохнула, глаза ее широко раскрылись, рука зажата рот, словно сказанное толькочто непереносимо для нее.)

Дэвид резко отворачивается.

Музыка обрывается.

Джейб начинает стучать, вызывая ее наверх.

Она идет к лестнице, останавливается и снова оборачивается кнему.

Я не из тех, кто прощает зло! Не смейте появляться здесьснова! А если ваша распустеха-сестра заглянет сюда, — пусть за ней приезжаеткто угодно, только не вы, только не вы! Я не хочу снова ощущать в себе этотнож!

Она тяжело дышит, прижав руку к груди.

Дэвид отворачивается от нее и идет к двери.

Она делает шаг по направлению к нему.

Но жалеть меня нечего! Дела мои не так уж плохи. Мне естьчем заполнить жизнь! Вот эта лавка! А весной откроется кондитерская, она сейчаспереоборудуется: я превращу ее в место, где будет встречаться молодежь, онастанет похожа...

Взявшись за ручку двери, он медлит, повернувшись к нейспиной.

...станет похожа на отцовский виноградник, где народсобирался по вечерам пить вино и где вы оставили самое лучшее, что было в вашейжизни!

Дэвид. Лейди, это...

Лейди. Да?

Дэвид. ...правда! (Открывает дверь.)

Лейди. Теперь идите. Я просто хотела, чтобы вы знали — яеще поживу.

Дэвид выходит под непрекращающийся стук Джейба.

Она застыла на месте, оглушенная.

Медленно входит Вэл, она не сразу замечает его.

(Шепотом.) Какая же я дура!..

Вэл. Что?

Лейди (идет к лестнице). Какая дура!.. (Тяжело ступая, сусилием поднимается по лестнице.)

Освещение сцены медленно меняется, обозначая разрыв вовремени между картинами.

Свечерело.

Вэл один, видимо, собирается уходить.

За окном яростно пламенеет закат.

Большая, грузная женщина открывает дверь и останавливаетсяна пороге, глядя прямо перед собой испуганными, словно ослепшими глазами.

Это Ви Толбет.

Вэл (оборачиваясь). Здравствуйте, миссис Толбет.

Ви. Что-то у меня с глазами. Ничего не вижу.

Вэл (подходит к ней). Позвольте, помогу. Вам, наверно,било в лицо заходящее солнце, когда ехали сюда. (Ведет ее к креслу для примеркиобуви у окна, справа.) Вот сюда, присядьте, пожалуйста.

Ви. Спасибо... Большое спасибо.

Вэл. Я вас не видел с тех пор, как вы привели меня сюдаузнать насчет работы.

Ви. Священник к вам еще не заходил? Отец Тукер? Я взяла снего слово обязательно побывать у вас. Я ему сказала, что вы у нас недавно иеще не приписаны ни к одному приходу. Мне бы хотелось, чтоб вы посещали нашуцерковь.

Вэл. Это... очень любезно с вашей стороны, миссис Толбет.

Ви. Епископальную...

Вэл. Да-да, конечно.

Ви. Разверните, пожалуйста, эту картину.

Вэл. Сейчас. (Срывает бумагу, которой обернута принесеннаяею картина.)

Ви. Вот она, наша церковь... Такой она рисуется в моемвоображении. Вы знаете, Джейб и Лейди не ходят в церковь, и, мне кажется, этукартину следует повесить у Джейба, пусть смотрит. Быть может, глядя на нее,бедняга хоть перед смертью обратит свой взор к Иисусу.

Вэл ставит картину к стулу, справа от прилавка и, присев накорточки, долго и серьезно всматривается.

Ви нервно покашливает, встает, нагибается, чтобы взглянутьна свое творение, неуверенно садится опять.

Вэл тепло улыбается ей, снова смотрит на холст.

Вэл (наконец). А это что нарисовано? Вот здесь?

Ви. Это церковный шпиль.

Вэл. А-аа!.. Разве он красный?

Ви. Нет, но...

Вэл. Почему же вы нарисовали его красным?

Ви. Видите ли, я... (Нервный смешок, она возбуждена, какребенок, и возбуждение ее все растет.) Просто он представился мне красным... Ярисую не то, что на самом деле, а то, что чувствую... Внешность обманчива,глазам доверять нельзя. Я рисую, когда мне привидится что-нибудь, когда меняпосетят видения...

Вэл. Да-да, привидится... видения... (Встает, киваетголовой с подчеркнутой серьезностью.)

Ви. Моя живопись основана на видениях, я художник-визионер.

Вэл. Да?

Ви (со скромной гордостью). Как раз за это меня так ихвалят в нью-орлеанских и мемфисских газетах. Мой стиль называют примитивным,основанным на видениях. Одна из моих работ выставлена в музее Одюбон-парка, именя просили дать еще. Но я не могу писать по заказу: мне надо дождатьсявидений... Я не могу рисовать без видений... Я не могу жить без видений!

Вэл. И всегда они у вас были?

Ви. Нет, только с тех пор, как я появилась на свет...(Останавливается, сама пораженная нелепостью своего ответа.)

Оба внезапно смеются.

(Поспешно продолжает, беспокойно вертясь на своем стуле ижестикулируя стиснутыми руками; большая грудь ее тяжело вздымается от какого-тостранного возбуждения.)

Я появилась на свет в сорочке. Это такая пленка,тонкая-тонкая, вроде вуали, она покрывала мне глаза. Это называется сорочкой.Если человек родится в сорочке, значит, его будут посещать видения, и они менядействительно посещали...

(Останавливается, чтобы набрать дыхание.)

Чуть меркнет свет.

Когда я была еще маленькой, умерла моя сестра, она прожилавсего сутки после появления на свет. Пришлось крестить ее ночью, чтобы спастиее душу.

Вэл. У-гу... (Сидит напротив нее и внимательно слушает,улыбаясь.)

Ви. Священник пришел в полночь. Закончив обряд, он дал мнечашу со святой водой и попросил вылить — только обязательно на землю. А я непослушалась. Мне было страшно выходить ночью из дому, когда рядом... когдарядом — смерть! И я потихоньку прошла в кухню и вылила святую воду в раковину. Грянулгром, раковина сразу почернела, стала черная-черная!..